Мои мысли тех лет нашли подтверждение только сегодня, но тогда я выиграла дело, просто предупредив моих родителей, что, не имея барашка, я сама буду поджариваться на вертеле. Принимая во внимание количество глупостей, которые я наговорила, они могли бы не поверить мне, но перед натиском совершенных мною дел они сдались.
Мой барашек… С тех пор как я его увидела, я поняла, что это он. Я была в поле, смотрела через забор на многочисленных и с виду одинаковых животных, но своего опознала сразу. Самец или самочка, в то время я этого не знала. Я только не поняла до сих пор, кто кого выбрал, поскольку все щипали траву, а он, именно он, поднял голову и повернулся ко мне.
Надо сказать, что у барашков глаза находятся почти что сзади головы. Я не шучу, тема очень серьезная. Поле зрения у них достигает 280 градусов, а люди двумя глазами всего-то обозревают пространство на 180 градусов и даже намного, намного меньше. У некоторых жителей моего дома поле зрения может сокращаться до 28 градусов. Но есть особый случай – Манон, славная миниатюрная соседка надо мной, которой удается никогда не замечать, как ее Поль целуется с Вандой, их соседом справа, в то время как я заставала голубков несколько раз в неделю, вовсе не желая этого. Откуда и мое удивление, когда я узнала о скорой женитьбе (гетеросексуальной). Но у меня не было намерения разрушать их семейный очаг, ведь они так долго вместе… Я говорю, конечно, о Поле и Ванде. Но если пара будет продолжать, как и начала, с обмана, и если обман длится и длится… о, нет, никакого морализаторства, наплевать, настоящая любовь из одного дня может создать вечность.
Этим я хочу сказать, что обычно влюбляюсь с первого взгляда, но я не возьму на себя ответственность говорить, что мой барашек или я могли бы выбрать кого-нибудь другого. К тому же здесь все так сложно… У моего барашка, возможно, создалось впечатление, что, выбрав меня, он выбрал другую жизнь, очень редкую для барашка: жить на коврике толщиной четыре сантиметра перед горящим камином. Животный инстинкт – прекрасная вещь, единственное, что достойно любви.
Но я опять вернусь к своему первому барашку. Когда он рысцой побежал ко мне, по воле фермера, накинувшего на него лассо, я закрыла глаза, так как не переношу насилия. А что есть насилие? Это воля другого, который вас обижает и все же женится на вас, порождая тем самым неизбежную коллизию.
В детстве я ждала своего барашка, ничего не зная о нем, не зная, какой он, хотя прекрасно представляла, как выглядят бараны. Я ждала его, как Незнакомца с площади Вогезов, который на самом деле никогда не казался мне незнакомцем. А разве сейчас что-то изменилось? Любовь, которую я испытываю, восходит к далекому прошлому, к палеолиту моей жизни, может быть, даже к внутриутробному периоду, который невозможно описать, но который я ощущаю с необычайной силой. Я могла бы сказать, что мой барашек был особенным, но я скорее думаю, что это наша встреча оказалась особенной. Потому что это был он, и это была я в тот самый момент. Я надеюсь, что с вами, а с моими будущими судьями тем более, такое тоже когда-нибудь происходило, а если не происходило, то произойдет. Я знаю, что есть люди, к которым это не относится, потому что они толстокожие. Такие люди воспринимают только то, что приводит к конкретным результатам, и они, я заметила это, всегда морщатся, когда представляют себе диковатых сельских жителей и свадьбы животных. Я прошу за них прощение, но хочу сказать и несколько слов в их оправдание. С одной стороны, они альтруисты, потому что думают о других – ну, в том смысле, что в городе, по их представлениям, жить лучше, чем в деревне, а с другой – эгоисты, потому что думают только о себе.
Все эти размышления позволяют мне видеть мой проект под названием «барашек» как вполне разумный. А разумный – это значит с возможностью избежать зависти: если я заведу барашка, вряд ли мне будут завидовать альтруисты, которые одновременно и эгоисты.
Про зависть Поль знает очень хорошо, но смогу ли я развернуть его в мою сторону на суде? Мне было бы достаточно напомнить ему, что с ним произошло. Когда Ванда только что переселился в новую квартиру, он сразу же столкнулся с Полем, это было прямо перед моими окнами. Бог свел их там, чтобы сделать меня свидетелем, но почему я должна почти каждый день видеть в холле их тайные поцелуи? Я почти уверена, что раньше у Поля не возникало и намека на предчувствие, что однажды он будет заниматься любовью с мужчиной. Однако они, улыбаясь, смотрели друг на друга так, что я подумала, уж не собираются ли они лечь прямо на мои горшки с олеандрами, не отводя глаз друг от друга, как будто они уже стали одним целым?
Этот маленький цирк начался несколькими днями позже после их первой встречи, а затем я уже знала наизусть весь водевиль. Манон уходит – я слышу стук двери слева, Ванда открывает – я слышу стук двери справа, затем, спустя какое-то время, снова стук двери справа, и так далее, вплоть до возвращения Манон вечером. Надо сказать, что Поль работает дома, а дверь Ванды открыта для порока, я всегда это говорила. Но может, это и есть настоящая жизнь? У всех нас есть естественные биологические желания: поглощать пищу, когда ты голоден, спать, когда хочется, заниматься любовью, когда есть желание заниматься любовью. Почему Поль работает дома? Поль пишет сценарии. Он очень талантливый. Но еще раз скажу, что поле зрение Манон – нулевое, особенно с тех пор, как Поль стал спать с Вандой, у которого, кстати, большой талант. Очевидность этого буквально бросается в глаза, поскольку демонстрируется на большом экране.
Но внимание: Ванда никогда не делится идеями с Полем – у него просто нет идей. Рожденный тунеядцем и богатым дитятей, он и умрет тунеядцем и богатым дитятей, но его праздность наверняка раскрыла гений Поля. Ведущий замкнутую жизнь, Поль вдруг увидел предельно раскрепощенную личность, которую ничто не связывало, личность, свободную во всем, даже если учесть, что Ванда, кроме своей профессии, ни к чему не пригоден. Ванда – очень глубокий, бездонный колодец. Беседа с ним вызывает необыкновенное головокружение, что-то сродни падению в узкое ущелье, даже эхо слышится, эхо самого себя, и это досадно. Но эта пустая, хоть и красивая раковина служит перегонным кубом для идей Поля. И Поль прилагает немало сил, чтобы превратить свои идеи в художественное пространство, так сказать, беспорядочное, но гармоничное, без запретов и ориентиров. Из природного любопытства и благодаря тому, что не обременена особыми заботами, я посмотрела все без исключения фильмы по сценариям Поля, по порядку, начиная с самого первого, короткометражного. И надо признаться в очевидном: этого мальчика прежде отличало удручающее воображение. В своих сценариях он пытался распорядиться идеями и людьми, аки Господь Бог, но из этого ничего не выходило. То есть выходило, в неизмененном, можно сказать, состоянии, то, что и входило в самом первом кадре. Меня даже охватило ощущение ужаса: так вот что значит начало конца. Он обожал выстраивать сюжеты так, чтобы лились умильные слезы, продолжающие течь и после слова «Конец». Я же всегда стараюсь смотреть только развлекательные фильмы, ведь жизнь преподносит много того, от чего вас затошнит. К чему эти все душевные переживания? Если кино грустное, я ухожу с сеанса, не дожидаясь конца, но на фильмах по сценариям Поля, поскольку это было хуже, чем ничего, я каждый раз жалела, что вообще пришла, лучше бы я осталась лежать на своем диване, смотря один за другим фильмы на DVD. Но вот в жизни Поля появился Ванда… Что же, я могу сказать, что чувствую: это мясо, это дерзко, и все в таком же роде. Если бы я рассказала Манон про то, о чем еще можно слышать, но лучше не видеть, то Поль лишился бы таланта. Так как вполне очевидно, что это ему надолго бы испортило жизнь и его творческие потуги оказались бы бесплодными. По крайней мере, на несколько лет. Я могла бы так сказать Полю: «Или твоя карьера, или мой барашек!» Но так как я не ведьма – это было бы чересчур, – в разговоре с ним я хотела бы подчеркнуть его личную способность осознавать то, что может быть неожиданностью, непроизвольным слиянием, расщеплением атома, неслыханным расцветом.
