Иногда мне нравится сплевывать кровью сержанту под ноги. Это делается в знак глубочайшего уважения, подобно тому, как кошка приносит на крыльцо хозяину обезглавленную мышь. Мяу.
Но довольно настоящего. Вернемся в прошлое.
Пошел второй час двадцатого дня, когда черная бабочка ударилась в высокое треугольное окно и прижалась к стеклу, распластав крылья. Я подумала, что она хочет меня о чем-то предупредить. Ты меня о чем-то предостерегаешь? Вселенная хранит много неразгаданных тайн и невидимых связей. Так что, возможно, она и в самом деле меня предостерегала.
Я изучала бабочку, отложив свое красное распускание и на цыпочках подкравшись к окну, чтобы рассмотреть ее поближе. Но поскольку она была очень высоко, лучше всего ее было видно с середины комнаты. Ты прилетела ко мне в гости? Милый ангел, лети к ним, расскажи, что я здесь.
Я шагнула ближе, поглаживая живот, своего малыша, и остановилась под окном, наклоняясь вперед, пока моя щека не прижалась к стене. Из-за растущих объемов мне пришлось согнуться. Я стояла с закрытыми глазами и пыталась почувствовать вибрации, которые посылало мне сверху сердце бабочки. Одиночество? Я одинока? Прошу тебя, потряси своими крыльями эту стену, скажи мне, что ты меня слышишь, черная красавица, мой черный друг. Пожалуйста, хоть что-нибудь. Скажи мне что-нибудь. Спаси меня. Помоги мне. Потряси эту стену.
Поскольку я позволила включиться эмоциям, я начала рыдать. Я думала о маме. Я думала об отце. Я думала о своем парне, отце ребенка. Я бы все отдала за возможность ощутить руку кого-нибудь из них у себя на спине или прикосновение их губ к своей щеке.
Но это погружение в глубокую грусть было кратковременным. Как если бы я подошла к нужному повороту на дороге в самый разгар моих рыданий, весь день, мой план и видение ситуации резко изменились. Пока мои плечи сутулились, а тело содрогалось под грузом депрессии и одиночества, лестница у меня за дверью застонала под тяжелыми шагами. Кто-то быстро приближался, и я это услышала.
Забыв о бабочке, я подбежала к постели, свернула одеяло и сунула блокнот с таблицей в шестидюймовый разрез в матрасе со стороны стены. Оставшейся секунды на то, чтобы прицепить ручку к ведру, мне все равно не хватило бы, поэтому я просто положила ее сверху. Он ворвался в комнату.
– Выключи радио. И иди за мной. И не смей раскрывать свой долбаный рот.
Я слышу в твоем голосе страх, твой пот пахнет опасностью, дорогой тюремщик. Я порывисто вытерла слезы рукавом, как будто размазывая по лицу кровь во время ожесточенной уличной драки и тем самым предлагая противнику продолжить бой. Ну, давай же.
Я медленно подошла к радиоприемнику и заторможенным движением маниакально упрямого ребенка повернула ручку влево, своими вялыми реакциями сопротивляясь его волнению и спешке.
– Шевели своей долбаной задницей. Если ты это не прекратишь, я сброшу тебя с этой лестницы.
Ты меня забавляешь, имбецил, тебя так просто раздразнить.
Я снова превратилась в безвольную и покорную узницу, которую уже привыкла из себя изображать. Склонив голову, я дрожащим голосом выдала свою коронную фразу:
– Да, сэр.
– Шевелись.
Ты настолько предсказуем, глупое животное. Сбросишь меня? Ну да, как же, как же. Ты потеряешь свой заработок.
Он схватил меня за предплечье и дернул так сильно, что я чуть не врезалась в ведро. К несчастью, моя ступня все же слегка его коснулась, и три душераздирающие секунды я наблюдала за тем, как ручка дрожит и покачивается на краю. Если она упадет, он начнет присматриваться. Он обо всем догадается или просто даст мне другое ведро, в котором может и не быть металлической ручки. Не падай. Ты мне нужна. Не падай. Не падай, не надо. Не падай. Не падай, не надо. Но она продолжала дрожать и качаться. Он уже выволакивал меня в двери, а я, вывернув голову назад, все же успела увидеть, что с благословения бабочки эта посланная мне небесами ручка опровергла закон всемирного тяготения, уступив моей воле и оставшись лежать на ведре. Она не упала. Она не упала. Она не упала.
Оказавшись на площадке, стены которой были оклеены коричневыми обоями в грязновато-розовых цветочках, он остановился. Холодный затхлый воздух и тусклое освещение напомнили мне, что мы находимся в старом деревенском доме.
Вывернув мою кисть так, что мне показалось, сейчас он ее сломает, он выглянул за перила, осмотрев ступеньки, ведущие вниз, а затем узкий пролет наверх. Он переводил взгляд вверх-вниз и, казалось, был не в состоянии остановить свой выбор ни на одной из опций. Резкий стук нарушил неподвижную тишину. Судя по всему, внизу, у двери в кухню, стоял нежданный гость. Он застыл. Заяц, пойманный охотником.
Напоминая ящерицу, которая знает, что ее обнаружили, несмотря на все попытки слиться с пейзажем, он еле слышно прошипел:
– Если ты, черт возьми, издашь хоть один звук, я найду твоих родителей и вырежу им сердца тупым ножом.
– Да, сэр.
Как если бы мы были какими-то отставшими от своей армии солдатами, бредущими по грудь в высокой траве, он дернул согнутым локтем вперед и пробормотал:
– Иди бесшумно. Вверх по этой лестнице. Живо, живо, живо.
Есть, капитан.
Я исполнила его распоряжение и начала подниматься. Он шел за мной по пятам, едва не уткнувшись головой мне в задницу. Мне стоило огромных усилий не брякнуть: Вытащи свою голову из моей задницы, но я удержалась. Он подталкивал меня в поясницу, чтобы я шла быстрее.
– Быстрее, – шипел он.
Наконец я оказалась на длинном чердаке с покатой крышей. Глядя на это огромное пространство размерами с три четверти футбольного поля, я осознала, что нахожусь в огромном здании. Оно расходилось в стороны в четырех местах, образуя четыре крыла, одно из которых было моим.
– Иди прямо по центру к шкафу в самом конце. Быстро!
С этими словами он толкнул меня так сильно, что я едва не споткнулась.
– Живее! – яростным шепотом повторил он.
К сожалению, на чердаке ничего не было. Должно быть, все, что здесь когда-то хранилось, давно вывезли, а полы вымели начисто. Нигде не завалялось даже мышеловки.
Когда мы подошли к высокому шифоньеру с отверстиями в верхней части двойных дверей, он толкнул меня внутрь, захлопнул за спиной дверцы и запер их, продев сквозь ручки навесной замок. Прижавшись к щели, он впился в меня горящим взглядом желтушных глаз больного пса.
– Если ты издашь хоть малейший звук, я убью твоих родителей. Все ясно?
– Да, сэр.
Он ушел.
Единственным донесшимся до меня звуком был топот его ног, бегущих вниз по всем четырем лестничным маршам. Возможно, мне удалось расслышать тихие-тихие голоса, когда он отворил двери тем, кто ранее в них постучал. Но я находилась так высоко, да еще и в запертом шкафу, что наверняка я это просто вообразила. Холодная тишина, как у нас дома, когда умерла папина сестра. Полная неподвижность, уши, кровоточащие звуками. Куда улетела моя бабочка?
