— Славно! Славно! — одобрительно шепнула Олимпия.
Похвала. Теперь она доставляла истинное наслаждение. Генерал был забыт. Со вступлениями все было в порядке. Настрой на сцене сказочный. Я играла сложные пассажи, и восхищение в зале нарастало. Уже во втором акте аплодисменты раздавались после каждой арии. А финал так понравился публике, что пришлось повторить весь последний акт. Наконец занавес упал — я была словно в трансе, — зал разразился бурными несмолкающими овациями.
— Браво! — кричали люди, вскакивая со своих мест. — Виват, фройляйн Шёнбек! Ура-а-а! — и продолжали хлопать уже стоя.
Это был возвышенный момент. Весь зал оказался на ногах, и почтеннейшие гости, хлопая, чуть не отбили себе ладони.
Дети то и дело выходили на поклоны. Олимпию подвели к рампе. Триумф был полный.
Бургомистр вручил ей от имени отцов города золотые часы на длинной цепочке и диплом почетной гражданки города Эннса. От дядюшки Луи она получила вазу из чистого серебра, на которой было выгравировано: «Талантливейшей Олимпии Шёнбек на память. „Юная спасительница“. Эннс, 24 июня 1875 г.». Снова бешеные аплодисменты. Олимпия плакала, спускаясь со сцены.
Затем снова вышли все участники представления, раскланиваясь теперь уже по отдельности, один за другим. В заключение они медленно отступили в глубь сцены, но овации не стихали. Напротив, они усиливались, словно ждали еще кого-то. «Кого же? — думала я, потерянно сидя за роялем. — Когда же наконец Эрмина заберет меня? Как мне спуститься вниз, просто встать и идти?»
И вдруг я поняла, что все взоры направлены на меня, что весь зал, сотни улыбающихся лиц приветствуют меня, приглашая жестами встать! Я густо покраснела. Надо встать со стула? Что делают в подобных случаях? Я растерянно уставилась на свои колени.
И тут подоспел дядюшка Луи, в элегантном фраке, с горделивой улыбкой на губах. Он протянул мне руку, как взрослой, и я последовала за ним, к рампе, к самому ее краю.
— Браво! Браво! — неистовствовала публика.
— Виват, юная спасительница! — послышался голос Габора.
Я подобрала свое сиреневое шелковое платье и, утопая в бесчисленных рюшах, сделала глубокий книксен. Это был счастливейший миг. На меня пролилась любовь всего зала. С высоко поднятой головой я еще раз сделала книксен — ведь я уже не уродина — и улыбнулась в зал.
Дядюшка Луи поднял руку, и тут же стало тихо.
— Глубокоуважаемые гости, дорогие друзья нашего дома, — начал он громким голосом. — Наша прилежная маленькая артистка приходится мне племянницей. Ее зовут Минка Хюбш. Она с отличием выдержала вступительные экзамены в кайзеровский пансион для девочек и осенью отправится в Вену, чтобы стать учительницей.
— Браво, фройляйн Хюбш! — Аплодисменты усилились.
— Примите также, дорогие гости, нашу благодарность за щедрые пожертвования и добро пожаловать вниз в ресторан. Там для всех, находящихся в этом зале, накрыт стол. Надеюсь, это будет упоительный праздник.
Бурные аплодисменты завершили его речь, и когда дядюшка помог мне сойти со сцены, ко мне уже устремились первые дамы, которые принялись меня обнимать, целовать, пока на помощь. мне не пришла Эрмина. Ей пришлось пробиваться сквозь густую толпу окруживших меня людей, и когда наконец она добралась до меня, щеки ее пылали, а глаза были влажными. Я еще никогда не видела ее такой счастливой.
— Девочка моя, — она прижала меня к самому сердцу, — ты чудесно играла. Я горжусь тобой. И ты не прятала лицо, а осанка твоя была просто великолепна.
Позади нее стоял Габор, который поклонился мне со словами:
— Браво, сударыня. Это было такое наслаждение.
Один за другим подходили Галла Пумб со своей пригожей матушкой, тетушка Юлиана, бургомистр, а потом произошло чудо, которого ждала Эрмина.
К нам подошел мой враг, генерал. Неужели это тот же человек? Голова высоко поднята, раскосые глаза сияют от восторга, а взгляд устремлен только на меня.
— Поздравляю! — прогремел его командирский голос. — Прекрасно играла! С воодушевлением! С перцем! — Он притянул меня к себе и крепко прижал к своей красной с золотыми шнурами венгерке.
— Ай! — вскрикнула я, чуть не задохнувшись.
Он тотчас отпустил меня, но тут же, обхватив мою голову, звучно поцеловал в глаза, в лоб, волосы, затем, потрепав меня по щеке — как ласкают лошадей, — обернулся к Эрмине.
— Вот это талант! Великолепно! — басил генерал, я стояла рядом, и меня шатало. — И давно девочка играет?
— С тех пор, как ей пошел четвертый год, Ваше Превосходительство.
— И сколько же лет прошло с той поры?
— Сейчас Минке пятнадцать с половиной.
— Что?! Пятнадцать с половиной? — генерал испуганно отступил. — А я расцеловываю ее как новорожденное дитя! Я думал, ей гораздо меньше. Лет эдак одиннадцать. — Он коротко по-военному откашлялся. — Успехи следует поощрять. Могу я пригласить милых дам к себе на настоящий венгерский ужин?
— Куда? — осторожно спросила Эрмина.
— Сюда, в отель. Что вы на это скажете? Я одинокий вдовец, лишенный прелестного общества.
— Принимаем, — услышала я позади себя знакомый голос. Я обернулась, это был граф Шандор. Он заговорщицки подмигнул мне. — Я принимаю приглашение, дорогой Зольтан, при условии, что я тоже желанный гость.
— Желанный? — воскликнул генерал. — Ты мой почетный гость, Шандор-бачи. Вражда похоронена. Я был не прав. Прошу прощения. Заблуждался.
И оба господина обнялись. Затем граф обернулся ко мне, положив холеные руки мне на плечи.
— Она меня не опозорила, — похвалил граф, — не теряется на сцене, играла отлично, и платье ей очень к лицу. К тому же, она снова принесла мне удачу. Я выиграл пари.
— Пари? — перебила Эрмина. — Мне никто не говорил о пари.
Генерал откашлялся, явно испытывая неловкость.
— Ну, было дело, дражайшая кузина, не сердитесь… эта маленькая отважная голубка… Я в ней сомневался. Я поспорил со своим кузеном, что не позже второго акта она не выдержит и расплачется. «Шандор, — сказал я, когда она появилась на сцене в своем платье с рюшами, ни разу не оглянувшись ни вправо, ни влево, — подожди. Это будет величайшее фиаско со дня растреклятого грехопадения. Ты будешь рвать на себе волосы, жалея, что приехал в Эннс. Так она тебя опозорит».
— Двадцать гульденов! — промолвил граф Шандор и протянул руку.
— Получишь завтра. Честное слово гусара. Но, милые дамы, вернемся к музыке. Хочу побаловать вас за ужином. Я привез с собой своих цыган — переманил их у Эстергази. Мой Примас, он играет на скрипке, такого еще мир не слыхивал. Не красавец, похож на безумного павиана, но с таким перцем в крови. — Он схватил Эрмину за руку и поцеловал. — Дорогая моя! Мои поздравления! Такая девочка! Шандор, пойдем! Нам пора. Мне надо с тобой поговорить. Позвольте откланяться… и целую ручки.
