Она выбралась на камень.
– Признайся, ты нарочно не сказал, что мы будем купаться в водопаде? – спросила она, стоя за его спиной и отжимая воду с волос. – Ты хотел, чтобы я оказалась беспомощной без купальника, а потом просто наврал про какой-то ритуал?
– Да, нарочно. А что?
– Зачем ты это сделал?
– Мне нравится наблюдать, как смешно женщины стыдятся своей наготы. А еще смешнее видеть, что они делают это против своей воли, только потому, что так принято в обществе.
– Какое глубокое знание женской и общественной психологии. А может, они делают это ради спокойствия мужчин?
– Ради спокойствия обеих сторон им лучше вообще не приближаться друг к другу. Никогда.
– Ух! И скольким женщинам ты устраивал подобные испытания на свободу нравов? – продолжала допытываться она.
– Немногим. Только самым достойным. Избранным.
– Значит, я удостоилась чести попасть в число немногих, самых достойных и избранных?
– Не притворяйся, что сама не знаешь этого.
Какой наглец! – сердито подумала Кэрол. Я думала, он будет ухаживать за мной, развлекать, а он устроил мне переделку. Ладно, посмотрим еще, чья возьмет.
Легко перепрыгнув с камешка на камешек, она вмиг оказалась перед ним. И стала, голая и невозмутимая, как статуя.
Крис долго и молчаливо рассматривал ее. Красивая голова на длинной стройной шее, нежная линия плеч, небольшие, круглые, как чашечки лилий, еще совсем девичьи груди со вздернутыми сосками, тонкая талия, узкие бедра и длинные, точеные и сильные ноги. И все ее мраморно-белое тело поблескивает, осыпанное мелкими капельками воды.
Первое, что ему захотелось сделать при виде ее возвышающейся над ним наготы, это нежно, почти не прикасаясь к ее телу, сцеловать с него каждую капельку.
– Ты безупречна, Кэрол, и так естественно бесстыдна, – наконец хрипло проговорил он.
И ей опять показалось, что он слегка побледнел. Его глаза смотрели на нее, но взгляд провалился вовнутрь: он продолжал смотреть на нее откуда-то из своей глубины. И она вдруг почувствовала необыкновенную свободу и легкость в теле: ей не нужно было больше преодолевать смущение. Она чувствовала себя так, будто находилась сейчас не перед едва знакомым мужчиной, а в гримерке, с коллегами-танцовщицами.
И на нее никогда никто так не смотрел.
– Может наконец займемся твоими боевыми ранами, – спокойно сказал он, присматриваясь к бледно-розовым украшениям на ее коленках. – Их нужно прижечь. Придется потерпеть.
Он встал и направился к камню, на котором лежали их рюкзаки. Она последовала за ним. Здесь опять шум воды заглушал их голоса, и им приходилось кричать.
– Садись! – скомандовал он.
Она послушно села. Он достал из своего рюкзака флакон с йодом и вату. Промочив вату йодом, он стал осторожно обрабатывать ее ранки и дуть на них, чтобы облегчить ей боль. Она морщилась, кривилась, терпела. Наконец, покончив с ранками, он нежно прикоснулся пальцами к синяку на ее бедре.
– У тебя нежная кожа. Ничего, это пятнышко тоже через пару дней исчезнет. Напомни мне вечером, чтобы я дал тебе мазь. Она у меня в рюкзаке.
Она кивнула. Он в своем рюкзачке припас много полезных вещей. Какой практичный. Но она не доживет до вечера, если он еще раз прикоснется к ней. По всему ее телу прокатилась волна трепета. В порыве чувственной благодарности ей хотелось броситься ему на шею. Хорошо, что она вовремя опомнилась: они оба почти голые. А Крис хоть и ведет себя сдержанно, но он – мужчина, очень живой и темпераментный и может вспыхнуть, как спичка, если она прижмется к нему грудью. Но неужели ей этого не хочется?
Нет, будет лучше, если они останутся друзьями. Потому что… потому что… потому что у нее есть Дэвид. И опять, словно камень лег ей на грудь. Дэвид.
Сможет ли она рассказать Дэвиду, что купалась голая в водопаде с мужчиной, которого знает всего два дня? Сможет ли рассказать ему обо всем, что она чувствует? Или ей придется многое утаить? Или даже соврать?
Черт побери, что же происходит в ее жизни? Зачем в ее мирной, правильной жизни появился этот удивительный, чуткий, красивый, сумасшедший, бесстрашный авантюрист? Почему ей так хорошо с ним? Почему она с ума сходит, когда он смотрит на нее или прикасается? Почему она хочет, чтобы он ласкал ее, целовал, любил? Почему это проклятое желание проснулось в ней, как только она увидела его? Почему рядом с ним она становится бесстрашной и безрассудной?
В какую пропасть она катится и кто ее спасет?
Вопросы, громоздясь один на другой, толпились в ее голове, и чем больше их становилось, тем сильнее отчаяние и паника охватывали ее.
Она побледнела и резко повернула голову в сторону. Ее душили слезы. Ей хотелось громко разрыдаться, вскинуть руки к небу и, заглушая раскатистый хохот водопада, прокричать: Это что? Испытание на верность? Или проделки дьявола? Что происходит в моей жизни, в моей душе? Я должна это знать! Я требую ответа!
Крис полулежал на камне в нескольких метрах от нее и безмятежно наблюдал, как высоко в небе над ущельем парят соколы. Он не хотел знать, что происходит в его жизни, потому что знал, что лучше этого не знать. Что бы там ни было, он готов принять любой сюрприз или удар судьбы. После того, как он вчера увидел ее танец, он понял, что эта голубоглазая апсара, не спросив разрешения, поселилась в его сердце, и никакой голос разума не выселит ее оттуда. Что ж, он будет любоваться ею, а когда она захочет улететь, пусть летит! Она – такое же крылатое существо, как и он, хотя сама об этом не знает. Еще слишком молоденькая, ей, наверное, не больше двадцати четырех. И даже если он полюбит ее, что в этом страшного? Любовь – это движение души, ее лучшая песня. Разве не этим движением души он живет?
Он невольно перевел взгляд на сидящую напротив, застывшую как изваяние Кэрол.
Но что с ней? Почему она так напряжена? Почему на ее юном гладком лбу между тонкими дужками бровей появилась тревожная морщинка? И почему дрожат ее полудетские, сочные губы? Неужели она собирается плакать? Этого еще не хватало! Эта храбрая девочка не плакала, когда чуть не свалилась в ущелье, почему же теперь вдруг упала духом?
– Кэрол! – громко позвал он. – Что случилось? С тобой все в порядке?
Ох, этот неуемный водопад! Все время приходится орать.
Она резко повернула голову и посмотрела на него. По ее глазам было видно, что ее мысли летали где-то очень далеко: она как будто не сразу узнала его. Он подошел и сел на корточки перед ней.
– У тебя что-то болит? Коленки? Локти? Душа?
Ее глаза тревожно забегали по его лицу.
Это невыносимо. Он всегда знает, что она чувствует. От него ничего не скроешь. Может, рассказать ему? Рассказать про Дэвида? Нет, не сейчас. Они еще не настолько близки, чтобы откровенничать о таком. А может, более близки, чем ей это кажется?
