— Валя…
— Что?
— Хочешь, я тебе одну вещь скажу?
— Ну скажи, — заинтригованно пробормотала она.
— Я тебя люблю, — сказал он и посмотрел ей прямо в глаза.
Сердце у Вали сначала замерло, потом упало куда-то вниз, в район желудка. «Так не бывает… не может быть!» — билось в ее мозгу. А через секунду сердце подскочило куда-то к горлу и суматошно затрепыхалось там, не давая нормально дышать…
— Ванечка… — прошептала она.
— Я это еще тогда понял… помнишь, когда мы на озеро ездили, в самый первый раз… Ты мне сразу понравилась. Я сидел впереди и все время смотрел на тебя. И я себе сказал — я, наверное, люблю ее. А дальше я только все сильнее и сильнее в этом убеждался. Вчера загадал — скажу тебе об этом, если ты придешь.
— Вот… значит, не зря я сюда так торопилась! — с торжеством произнесла она, задыхаясь. — Я тебе тогда тоже скажу…
— Что, и ты?
— И я! Я тоже тебя люблю, — тихо-тихо прошептала она, словно кто-то чужой мог услышать их слова в этот сумеречный, предутренний час.
Глаза у него медленно закрылись, и он приблизил к ней лицо. Губы у него были ледяные, от щек веяло холодом, и кончик носа — ледяной. Она обхватила его руками — крепко-крепко! — и ответила на его поцелуй.
— Ты такой холодный… — пробормотала она.
— Ты тоже ужасно холодная…
Они целовались и целовались, пока им не стало жарко, пока не выступили слезы на глазах.
— Что же это такое?.. — растерянно сказала Валя в один из тех моментов, когда они на мгновение оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание. — Мне это не снится?
— Ущипнуть? — засмеялся он сквозь стиснутые зубы.
— Нет, пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Я не хочу просыпаться!
— Скажи еще раз, — потребовал он, и она поняла сразу же, о чем он просит, и сказала:
— Я тебя люблю.
— И я тебя люблю!
— Ванечка…
— Что?
— А где солнце-то?..
Стало почти светло, но пока еще никакого намека на солнце не было. Край востока окрасился серебристо-голубым, трепетал воздух вдали, но ни одной золотистой или розовой ниточки, которая обещала бы восход, не появилось.
— Правда, где же солнце?.. — растерялся Иван.
— Значит, мы действительно попали в иное измерение. Времени нет. Рассвета не будет, — быстро произнесла Валя, почти веря своим словам.
— Что же делать? — серьезно спросил он, намереваясь опять поцеловать ее.
— Нет, погоди… По-моему, уже ничего нельзя исправить!
— И мы никогда не увидим солнца?
— Никогда, — торжественно и даже как-то зловеще произнесла она. — Механизм, с помощью которого вертелась Земля, сломался. В общем, этот наступил, как его…
— Апокалипсис, — с восторгом подсказал он.
— Вот именно! Конец света…
Они засмеялись, а потом опять принялись целоваться, словно сумасшедшие.
— Как же я так влюбился, как же так…
— Точно так же, как и я. Ванечка…
— Что?
— Нет, просто… Ванечка. Ты — Ванечка. Как мне нравится называть тебя так! Ты — Ванечка…
И в этот момент восток озарило нежно-розовым светом. Рябь побежала по реке, и стало видно, как она неумолимо течет вперед. Где-то далеко закричал петух — все ожило, прохладный утренний ветер зашуршал в листве, стало слышно, как в небе гудит самолет.
— Ну, слава богу, — пробормотала она. — А то я уж и в самом деле начала беспокоиться…
— Ты красивая, — сказал он, отводя от ее лица волосы. — Ты знаешь об этом?
— Теперь знаю, — улыбнулась она.
— Ты сама как солнце. Что ты делаешь сегодня?
— Сегодня? — удивилась Валя. — Ну я не знаю… Ой, Ванька, у меня уже губы болят!
— Я тебе свидание хотел назначить.
— Пожалуйста, назначай! — великодушно сказала она. — Сколько угодно!
— Нет, я передумал, — сварливым голосом произнес он. — Лучше не так… лучше ты вообще не уходи. Ты не уйдешь?
— Нет…
Солнце поднялось уже довольно высоко, а они все сидели и сидели, тесно прижавшись друг к другу, не в силах расцепить своих объятий. Мимо прошел рыбак с удочкой в руке, в высоких резиновых сапогах и со щетиной на лице, больше похожей на проросшую проволоку, чем на обычные волосы. Он с изумлением посмотрел на них и сказал стандартное:
— Совсем стыд потеряли…
И осуждение, и зависть, и тоска об ушедшей юности — все было в этой короткой фразе. Иван с Валей проводили его взглядом, но разорвать объятий все равно не смогли.
— Надо идти, — шепотом сказала Валя.
— Ты же обещала! — возмутился Иван.
— Нет, правда, надо. Мама будет волноваться, я знаю, и воображать всякие ужасы. Она всегда воображает всякие ужасы, когда меня долго нет дома. Слушай, а ты Илье скажешь?
— О чем?
— О нас.
— Нет. Зачем? Ему-то какое дело… — пожал Иван плечами.
— Я ему не нравлюсь.
— Мне-то какое дело! Зато ты мне очень нравишься…
— Ванечка… — счастливо потянулась она.
В начале седьмого они наконец нашли в себе силы встать и отправились в сторону поселка. Мимо прошла чета отдыхающих — любители раннего купания, с полотенцами на плечах.
— Если ехать в соцстраны по приглашению, то тебе, Генрих, поменяют пятьсот рублей, — громко говорила дама своему спутнику. — А в капстраны — двести. И все — ни больше ни меньше.
— А если я собираюсь сначала в Англию, а потом в Испанию? — скрипучим голосом спросил мужчина. — Тыщу мне поменяют?
— Генрих, да я тебе со вчерашнего вечера пытаюсь растолковать — сумма для обмена не зависит от количества поездок.. В год! В год тебе поменяют только двести рублей!
— Мусечка, это ужасно. Мне сначала надо в Англию, а потом в Испанию…
— Нет, я так не могу! — с отчаянием прошептал Иван и резко свернул с дороги в кусты. — Иди сюда…
— Ой, Ваня, ты куда? — удивилась Валя.
— Иди сюда…
Близко гудел шмель, пронзительно пахло жимолостью. Они целовались в кустах, как безумные, и Валя не слышала ничего, кроме шума в ушах, — так стучало у нее сердце.
— Все, все, пожалуйста, больше нельзя…
Они вылезли из кустов красные, вспотевшие и, держась за руки, побрели дальше.
— Я спать хочу, — сказала Валя, пошатываясь. — А ты?
— И я.
— Тогда до вечера?
