Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
Салютову прямо среди ночи пришлось звонить и в область, и в Москву, будить, искать, поднимать с постели нужных людей, просить, умолять, унижаться, жать на все доступные кнопки, подключать, просить содействия и защиты от самоуправства.
В результате казино все равно было закрыто. Однако... Спасло лишь то, что на носу были рождественские праздники. После долгих уговоров, просьб и унижений было достигнуто соглашение — «консенсус», как ехидно заметил следователь, — о том, что лицензию не тронут — пока, но прокуратура во все эти праздничные дни сможет беспрепятственно проводить все необходимые и дополнительные следственные действия в «Красном маке», который будет на это время закрыт для посещений.
Черт! Кто сказал, что жизнь прожить — не поле перейти?! Что он вообще понимал в жизни, если сравнивал ее с полем, а не с ядерным полигоном, линией Маннергейма, валом Адриана, могильным рвом?!
Было два часа ночи. В «Красном маке», кроме Салютова и Китаева, находилась лишь дежурная смена охраны да шофер Равиль, приехавший за хозяином и скучавший в вестибюле. Тихое, пустое, мертвое казино выглядело очень непривычно. В оные дни с десяти вечера до двух ночи в Большом зале шла самая игра. А к трем утра у столов оставались лишь так называемые игроголики, которых точно магнитом притягивало к зеленому сукну.
Салютов сидел все в том же зале, за все тем же сервированным, но так и не тронутым поминальным столом. Пил коньяк, пил черный кофе, жевал лимон. Вообще, он редко пил в последние пять лет. В отличие от своего старшего, ныне покойного, сына Игоря, он знал меру в употреблении спиртного. Никогда ни в чем не любил излишеств, потому что от них попахивало дешевым выпендрежем, больной печенью, утренним смрадом изо рта и ночными кошмарами.
Но в последние два месяца прежние привычки умирали. Жизнь заставляла привыкать к иному.
Китаев, взъерошенный, злой и усталый после отъезда опергруппы, тоже поднялся в зал, к столу. Вид у него был такой, словно его крутили и выжимали в стиральной машине.
— Ну и сука этот Сокольников, ну сука... Я ему, Валерий Викторович, объясняю... А он... И где только сук таких откапывают? Это ж просто курсы надо какие-то кончать — самому ни в жизнь такому гадству не выучиться! — Он плюхнулся на стул, выбрал самый большой бокал для вина и налил себе коньяка.
Выпил. Вздохнул точно кит, выброшенный на берег. И потом сообщил:
— Этот майор Колосов пленки у меня забрал.
Салютов кивнул.
— Все, кроме этой, — Китаев выложил на стол кассету видеозаписи. — Эту я не отдал. Подменил. Дал ему другую, позавчерашнюю.
Салютов взял кассету.
— Посмотрите ее сами, Валерий Викторович. Это с камеры в Большом зале. Я, как только этого Майского задержал в вестибюле, прошел на пульт и прокрутил всю запись.
— Что ты мне хочешь сказать, Глеб? — тихо спросил Салютов.
— А то, что дело нечисто у нас, в нашем датском королевстве, Валерий Викторович, — Китаев посмотрел коньяк в бокале на свет, — Майский, хоть у него и пушка переделанная, тут ни при чем.
— Почему?
— А он не спускался вниз, в вестибюль. Ни разу. Там все на пленке, — Китаев поставил бокал. — Я докладывал: Жанна меня в зал вызвала. Там шухер был небольшой, клиент проигрался, начал деньги у партнера стрелять. Клиент — мальчик зеленый, Жанне показалось, что он где-то уже успел нюхнуть-уколоться. Она его узнала, это сын... — Китаев. с особым ударением произнес фамилию отца-политика, депутата, лидера партии и движения. — Этот парень... Ну, он самый и есть — сынок. И глаза, как у мороженого судака. Он деньги дважды занимал и каждый раз все проигрывал.
— Ну и что? К чему ты это все?
— А к тому, что бабки стрелял он у этого самого Майского. Они вместе к нам пришли. — Лицо Китаева стало угрюмым. — И вместе играли. Камера зафиксировала. До моего прихода они никуда из зала не отлучались. Все время возле карточного стола кружили. Потом сопляк сел играть, проиграл и начал с крупье спорить, а Майский рядом был. Потом их Жанна начала уговаривать, охранники. Потом и я включился. Мальчишку мы в бар спровадили. Савойников — охранник — его туда привел, угощал за счет заведения и все время был с ним. А Майский сел снова играть за второй стол. Ему карта пошла. И он от стола никуда не отлучался, до тех пор, пока внизу в вестибюле шум не поднялся. Там все это есть на пленке. Я фишки его просмотрел — если бы не эта заваруха, он бы на шесть кусков нас нагрел сегодня.
— Ну, договаривай...
— А если это не Майский застрелил Тетерина за наркоту, то...
— Пескову утром позвонишь и скажешь, что он уволен, — сказал Салютов.
Китаев кивнул, однако криво усмехнулся:
— Сами же ему приказали давать показания этому майору.
— Все, что ему причитается, получит в бухгалтерии, трудовую книжку ему отвезете. Пистолет... А, хотя они его забрали. Ладно. — Салютов глотнул остывшего кофе.
— Я с сыном вашим перед его отъездом поговорил, — скрипучим голосом сказал Китаев. — Говорю ему: Липа, думать надо, прежде чем языком болтать. Головой соображать. На что тебе голова-то, как не на это? Ну, он вроде осознал. Вроде того... Говорит, что действительно в туалет заходил и Тетерина видел. Я ему: через твою глупость, через легкомыслие твое ты чуть в историю не попал. Думай, когда, что, где и кому говоришь!
— Ладно, оставь, — Салютов поморщился. — Что-то еще?
— А то, что я так же, как этот мент из угрозыска и как эта сука въедливая — следователь, хотел бы знать, кто это прихлопнул старика? И главное — за что? Причин-то вроде нет никаких.
Салютов смотрел в черное окно.
— Или же, — Китаев осторожно и внимательно заглянул в лицо шефа, — о допросе сегодняшнем в Генеральной прокуратуре они вас не спрашивали. Не в курсе еще, видно, но... Вы вот, Валерий Викторович, пренебрегли, не проинформировали меня насчет этой беседы...
— Хочешь знать, спрашивали меня в прокуратуре о Хванчкаре? — резко спросил Салютов. — Нет.
Китаев помолчал, словно переваривая информацию.
— А он-то может этого и не знать, — произнес он наконец медленно и раздумчиво. — Он-то как раз может думать и наоборот...
Салютов молча убрал кассету в карман.
— Час назад Марина звонила. Спрашивала: приедете вы сегодня домой ночевать или нет? — сказал Китаев чуть погодя.
Салютов смотрел в окно.
— А Эгле внизу, — Китаев проследил за его взглядом. — Я ей говорю — езжай домой, Равиль тебя отвезет. А она — нет, подожду. Вас ждет. Переживает.
Салютов кивнул. Он словно не мог оторваться от этой темноты за окном. Ночь перед Рождеством. Он только сейчас внезапно вспомнил, что сегодня та самая ночь, под тот самый праздник, о котором он почти ничего не знал ни в детстве, ни в юности.
Рождество в Лузановке не справляли. Пасха была, это факт. На Пасху на море начиналась путина. На Пасху церковь Святого Николы на Пересыпи была полна-полнехонька старух, стариков, вдов, потерявших мужей на войне, и просто людей, переживших оккупацию и военную разруху.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
