— Потому что не только я умею чуять мертвых, но и они иногда чуют меня. Если мои щиты будут взломаны, я засверкаю, как маяк, и все местные вампиры будут знать, что в городе что-то появилось. Я бы пока предпочла себя не рекламировать.
— Я не думаю, что ты говоришь неправду. Я хочу спросить, не преувеличиваешь ли ты.
— Я стараюсь не преувеличивать, сержант. Правда и без того достаточно странно выглядит.
— Я буду осторожен с твоими щитами, Анита.
— Сядь, — сказал он.
— На случай, если кто-нибудь из нас упадет? — догадалась я.
— Вроде того.
— Да.
— Ладно, возьмем стулья.
Нам принесли два стула, мы сели лицом к лицу. Я слегка опустила щиты, будто дверь приоткрыла. Я ощутила не только гудящую вокруг меня энергию Каннибала, но и гудение и вспышки от всех прочих. На них я постаралась не отвлекаться, просто не обращать внимания, как обычно на призраков. Не обращай внимания — и призрак уйдет.
— Лучше получается, если я могу тебя коснуться, — сказал он.
Я глянула на него. Он улыбнулся:
— Такая молодая — и уже такая циничная.
— Ну, ладно.
Он взял мои руки в свои, и только тогда опустил собственные щиты, только тогда потянулся ко мне своей гудящей энергией. Только тут до меня дошло, что прикосновение усугубляет все вампирские силы, ужесточает их, даже если данный конкретный вампир имеет живое сердце и одет в полицейский мундир.
Глава седьмая
Его сила потекла в брешь моих щитов, как что-то теплое и живое. У оборотней энергия теплая, но в ней есть что-то электрическое, будто кожа не может решить, приятно ей или больно. Оборотни балансируют на этой грани между удовольствием и страданием, а вот эта энергия была просто теплая, почти успокаивающая. Что за черт?
Его руки в моих стали теплее, чем были за минуту до этого, будто у него температура поднималась. И снова я попробовала сравнить с ликантропом, потому что очень уж это было не похоже на холодное касание могилы.
Я заметила, что смотрю на наши соединенные руки. Я обращалась с ним как с вампиром. Им не смотришь в глаза, но это для меня уже много лет неактуально — давно не попадался мне вампир, который мог бы меня подчинить взглядом. И один весьма живой паранормальный вампир вряд ли мог бы это сделать, не так ли? Отчего же я тогда не смотрю ему в глаза?
Я поняла, что взволнована, почти испугана, а почему — сказать не могу. У меня нервы как канаты — если никто не пытается меня убить или дело не касается моей личной жизни. Отчего же сейчас?
Я заставила себя оторвать взгляд от его рук и посмотреть в глаза. Те же глаза, почти черные, зрачки теряются в радужке, но не глаза вампира. Цвет радужки не разлился сиянием по всему глазу. Человеческие глаза, и сам он всего лишь человек. Черт побери, уж как-нибудь я этот взгляд выдержу.
Понизив голос, вкрадчиво, как говорят гипнотизеры на сеансе, он спросил меня:
— Анита, готова?
Я нахмурилась:
— Давай, сержант, эта прелюдия несколько затянулась.
Он улыбнулся. Кто-то из других экстрасенсов (я еще не очень знаю их голоса, чтобы различать) сказал:
— Маршал, дайте ему быть нежным. Ей-богу, не стоит проверять, что он может.
Посмотрев в темные-темные глаза Каннибала, я сказала правду:
— А я как раз хочу проверить, что он может.
— Уверена? — спросил он голосом все еще низким, осторожным, будто боялся кого-то разбудить.
Я тоже ответила тихо:
— Не меньше, чем ты хочешь видеть, что могу я.
— Будешь сопротивляться?
— Если ты будешь делать мне больно, то да.
Он улыбнулся скорее свирепо, чем радостно:
— О’кей.
Наклонившись вперед, чтобы компенсировать разницу в росте, приблизив ко мне лицо, он прошептал:
— Покажи мне Болдуина, Анита. Оперативника, которого вы потеряли. Покажи мне Болдуина.
Это не должно было быть так просто, но получилось, будто слова волшебные. Воспоминания вышли на передний план, и я не могла их остановить, будто в голове стали крутить фильм.
Мечущиеся впереди и сзади лучи фонарей не могли разогнать темноту. У меня фонаря не было, и потому их свет мне не помогал, а ночное зрение нарушил. Глянув вниз, я увидела лежащие в коридоре два тела и перешагнула, споткнувшись, через третье. Успела только отметить, что это наш, а остальные нет. Слишком много было крови, слишком много увечий. Кто это был — я не могла разобрать. Он был пришпилен клинком к стене, похож на черепаху с раскроенным панцирем — бронежилет разорван, видны красные ошметки торса. Большой металлический щит раздавлен. Болдуин? Из какой-то двери торчали ноги. Дерри их миновал, считая, что прошедшие перед ним бойцы не оставили там ничего опасного или живого. Такой уровень доверия мне давался с трудом, но я держалась. Оставалась с Дерри и Мендесом, как мне было сказано.
И я оказалась на том же стуле, судорожно дыша, уставилась на Каннибала, а он крепко держал меня за руки. Сдавленным голосом я сказала:
— Это была не просто память. Ты меня вернул в тот коридор, в тот момент.
— Я должен был почувствовать то, что чувствовала ты, Анита. Покажи мне самое страшное, что было той ночью.
— Нет, — сказала я, но снова оказалась в комнате за коридором. Вампирша, еще живая, сжалась в комок. Окровавленное лицо она сунула в угол за кроватью, ручки протягивала наружу, будто защищаясь. Сперва показалось, что на ней красные перчатки, потом блеснул свет на крови, и стало ясно, что это не митенки — это кровь до самых локтей. Но даже видя это, даже видя, что перед ней лежит недвижимо Мельбурн, Мендес ее не застрелил. Янг стоял у стены. Он упал бы, если бы не держался усилием воли. У него была разорвана шея, но кровь не хлестала. Вампирша промахнулась мимо сонной артерии — спишем на неопытность.
— Убей ее, — сказала я.
Вампирша жалобно замяукала, как перепуганный ребенок. Жалко и высоко прозвучал ее голос:
— Пожалуйста, не надо, не надо, не трогайте меня! Он меня заставил, заставил!
— Мендес, стреляй! — сказала я в микрофон.
— Она просит пощады, — сказал он, и мне не понравился его голос.
Я взяла два патрона и на ходу сунула в ружье, направляясь к Мендесу и вампирше. Она все еще плакала и умоляла:
— Нас заставили, они нас заставили!
Янг зажимал рану на шее. Тело Мельбурна лежало на боку, одна рука вытянута к сжавшейся в углу вампирше. Он был недвижим, а вампирша — нет. Неправильно, но я это исправлю.
