– Как плечо? – спросил я Пенду.
Он скривился, осторожно крутя локтем.
– Ладно не этой рукой меч держать, а щита все равно нет.
Зрачки его от боли сузились до крохотных точек. Я перевел взгляд на Бейнира – верзила заслужил похвалу после того, как я его оскорбил.
– Мне понадобится кто-нибудь, кто хорошо владеет топором, – сказал я. – Знаешь таких, Бейнир?
Он усмехнулся сквозь спутанную бороду. Серые глаза на широком лице сузились, будто он пытался понять, к чему я клоню.
– Знаю одного, – объявил он, швыряя через плечо полуобглоданную куриную кость.
Некоторые принялись выкрикивать его имя, а он поджал блестящие от жира губы и поцеловал древко секиры. Я бы не удивился, если б Бейнир был на ней женат, а дома у него бегали топорята.
– Пойдем, – сказал я, поднимаясь и встряхивая затекшие ноги, – расчешем твою бороду, а то спуталась, будто шерсть на медвежьей заднице. – Я улыбнулся. – Ты среди нас самый сильный, Бейнир. Узнаешь у синелицых, рискнут ли они подойти и разметать твои кишки по округе?
Брови Бейнира изогнулись, как спина Йормунганда.
– Начинаю думать, что ты похож на меня, юноша, – ответил он, идя за мной к заваленной двери.
Дозорные сверху подтвердили, что на сто шагов вокруг никого нет. Мы расчистили путь, и я вышел, Бейнир – за мной. Надвигались сумерки. Солнце кровавым сгустком клонилось на запад. В воздухе витал запах незнакомых пряностей, лошадиного пота и промасленной кожи. Завидев нас, синелицые встали на ноги, однако за оружие не схватились. Синее небо перерезали багряные полосы, будто за солнцем тянулся кровавый след. Мне это не понравилось, но я решил, что раз это земля синелицых, то и дурное знамение предназначено для них, а не для нас.
– Что теперь? – спросил Бейнир немного обеспокоенно, видя, что мы уходим все дальше от товарищей, надежно укрывшихся в Гердовой Титьке.
– Теперь маши секирой, да погрознее, – ответил я. – И не просто так маши, а на ходу. Только меня не задень этой чертовой штукой.
Я шел вперед не оборачиваясь, уверенный в том, что датчанин делает то, что я ему велел, – сзади слышалось, как древко шлепает у него в ладони, когда он перехватывает секиру. Еще я знал, что скоро у Бейнира будут болеть плечи и гореть мускулы, но рассчитывал на то, что силач слишком горд и не остановится, пока я не скажу.
Мы отошли далеко от Гердовой Титьки и остались одни в чистом поле. Меня потряхивало изнутри, я чувствовал себя как мышь, которая высунулась из норы под хищным взором сов, и с трудом удерживался от того, чтобы не выхватить меч из ножен и не выставить его перед собой, как отец Эгфрит – крест. Он всегда так делал, будто один вид креста способен освежевать язычника.
– Слышу, ты машешь все медленнее, – укоризненно сказал я Бейниру, слизывая соленый пот с губы.
– Иди к черту, щенок, – рявкнул он, тяжело дыша.
– Еще немного, – сказал я. – Нас заметили.
Синелицые подходили ближе. Пешие тащились за всадниками, и все они что-то кричали, подбадривая человека, который легким шагом шел впереди.
– Смотри-ка, тоже единоборца выбрали, – сказал я могучему датчанину. – Но тебе не о чем беспокоиться. В нем мяса совсем нет.
– Угу, этот темнокожий сукин сын идет как баба, – сказал Бейнир, по-прежнему описывая секирой круги в воздухе.
– Ты ему причиндалы отхватишь и не заметишь, – продолжал я подбадривать Бейнира.
На самом деле поединок не должен был состояться. Дымок на берегу, который дозорные углядели с мостков, был знаком Сигурда, что корабли причалили и готовы к бою. Я вытащил Бейнира, просто чтобы подманить синелицых поближе, затащить в ловушку поглубже и отвлечь от того, что происходит на берегу. Однако теперь они приближались – я уже чувствовал их запах, – и, похоже, Бейнир все-таки пустит секиру в дело.
– Торовы яйца, Бейнир, хватит! – сказал я, отступая от проносящейся в воздухе секиры подальше. – В глазах уже рябит.
– Биться-то мне с ним придется? – спросил он.
Лицо его было все в поту, крупные капли стекали с бороды.
– А сам-то ты как думаешь? – спросил я.
Он пожал плечами, прикусив губу. Потом опустил секиру, прислонил ее к ноге и вытер потные ладони о штаны.
– Только не убивай этого тощего сукиного сына слишком быстро, – сказал я. – А то нас прикончат и мы не увидим, как Сигурд разорвет всех на части.
Я смерил глазами синелицего, который шел впереди, и увиденное мне не понравилось. Худощавый и жилистый, он двигался с расчетливой грацией кошки. Обычно самый сильный воин бывает похож на тролля. Как Свейн Рыжий или тот франк, который запрыгнул на борт «Змея», но этот был невысок, а значит, ловок. На бедре его болтались ножны с кривым мечом, а под длинными желтыми одеждами, расшитыми красными цветами и прихваченными на талии красным кушаком, виднелись железные пластинки, похожие на рыбью чешую. Горло и подбородок защищала кольчуга, а на голове у него, в отличие от большинства синелицых, были не тряпки, а заостренный кверху шлем.
– Этот дохляк похож на краба, – пробормотал Бейнир. – Чтоб добраться до мяса, надо расколоть панцирь.
– Твой топор рассечет его, как горячий нож – мед, – сказал я. – Надеюсь, ты его хорошо наточил.
– Ему хватит, – ответил Бейнир, когда синелицые остановились перед нами.
Кони заржали, выпуская дымящиеся струи мочи на пыльную землю.
Сердце колотилось в груди, как заживо похороненный человек в стенки гроба. Я думал, что сейчас нас разрубят пополам, и сжал покрепче зубы, чтобы не показывать страх. После того, что я сделал с переговорщиком, я бы не стал их винить. К счастью – для меня, не для Бейнира, – они, похоже, хотели, чтоб единоборец показал себя в деле. Всадник, чье седло было обтянуто лиловой шелковой материей, а головная повязка украшена тонким золотым обручем, кивнул мне в знак того, что наш вызов принят. Наверное, он был местным предводителем и в его задачу входило уничтожать разбойников. Он привел воинов сразиться с нами, и оружие у них было приличное: странные кривые мечи и несколько прямых с одной заостренной стороной, копья – некоторые с наконечником размером с руку, – чешуйчатые кольчуги, кожаные и железные, топорки, луки с изогнутыми в обратную сторону концами. В любой другой день я проклинал бы судьбу за то, что привела на нас до зубов вооруженного врага.
Военачальник заговорил. Для меня его слова были что кудахтанье куриц, но одно я разобрал: «аль-маджус» – его произнес всадник, которого я потом убил.
Я повернулся к Бейниру.
– Готов?
Он кивнул. В его серых глазах промелькнуло сомнение – датчанин тоже понимал, что коротышка, скорее всего, будет проворным.
– Он так увешан железом, что двигаться не сможет, – ободрил я его.
Бейнир был полной противоположностью синелицему, который сел перед нами в боевой стойке, так широко расставив ноги, что, вздумай я сделать то же самое, меня бы пополам разорвало. У датчанина не было ни щита, ни шлема, только видавший лучшие дни кожаный зипун с нашитыми полосками старых кольчуг да секира, но такая острая, что, казалось, ею можно тень разрубить.
