Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Мы идем по стене.
Ветер скрещивает голые прутья деревьев, словно рапиры, качает черные стволы кленов.
Я вглядываюсь в лица встречных. Веселое занятие! Будто запускаешь руку в ведро с мелкой рыбешкой. Неуверенная радость, колеблющееся мужество, жиреющее злорадство, ханжеское сочувствие, безглазое беспокойство, трусливые надежды – моя жалкая добыча.
Я спрашиваю Ольгу:
– А где же любовь к республике?
– Под Тулой и на подступах к Петрограду.
Мы поднимаемся по улице, которая когда-то была торговой. Мимо спущенных ставен, заржавевших засовов, замков с потерянными ключами, витрин, вымазанных белилами, точно рожи клоунов.
С тех пор как торговцы опять на бутырских нарах рядом с налетчиками и насилователями малолетних и торговля считается не занятием, а позором и преступлением – в Москве осталось не более четырех лавок, за прилавками которых стоят поэты, имеющие все основания через сто лет стать мраморными, а за кассой – философы, посеребренные сединой и славой.
Мы проходим под веселыми – в пеструю клетку – куполами Василия Блаженного. Я восторгаюсь выдумкой Бармы и Постника: не каждому взбредет на ум поставить на голову среди Москвы итальянского арлекина.
Грузовой автомобиль застрял среди площади. Он вроде обезглавленного и обезноженного верблюда. Горка старых винтовок поблескивает льдистой сталью. В цейхгаузах республики много свободного места. Винтовкам от «турецких кампаний» суждено завтра решить судьбу социализма на улицах Петербурга.
Ольга говорит:
– Сделайте три шага к той стене и прочтите в «Правде», что сегодня идет в театрах.
С тех пор как у нас стало «все даром», газеты приходится читать, стоя у забора. Их клеят, как афиши.
– Куда вы хотите пойти?
– Выберите пьесу, которая бы соответствовала нашему героическому моменту.
– Попробую.
Я надеваю пенсне и читаю:
– Большой театр – «Сказка о царе Салтане», Малый – «Венецианский купец», Художественный – «Царь Федор», Корш – «Джентльмен», Новый Театр – «Виндзорские проказницы», Никитский – «Иветта», Незлобина – «Царь Иудейский»… сочинения Константина Романова, Камерный – «Саломея»…
– Довольно.
Мы пересекаем площадь.
Может быть, наши шаги ступают как раз по тому месту, где лежал голый труп Отрепьева.
Любовь к «изящным искусствам, скоморошеству» не довела его до добра.
Мне вспоминается запись очевидца: «Народ, приходя, не переставал ругаться, единые положили ему на брюхо весьма страннообразную маску, найденную у Марины Мнишковой, другие, ругаяся его люблению музыки, в рот ему всунули сопель, а под пазуху положили волынку».
В этой стране ничего не поймешь: Грозного прощает и растерзывает Отрепьева; семьсот лет ведет неудачные войны и покоряет народов больше, чем Римская империя; не умеет сделать каких-то «фузей» и воздвигает на болоте город, прекраснейший в мире.
Я говорю:
– Вы не находите, Ольга, что у нас благополучно добирается до цели только тот, кто идет по канату через пропасть. Попробуй выбрать шоссейную дорогу – и непременно сломаешь себе шею. После падения Орла и Гатчины я начинаю верить в крепость советского строя. Наконец, у меня даже мелькает мысль, что с помощью вшей, голода и чумных крыс, появившихся в Астрахани, они, чего доброго, построят социализм.
51
Через час мы едем на вокзал встречать Сергея. Товарищ Мамашев уверяет «на основании точных реввоенсоветских сведений», что контузия не очень сильная:
– Года через три, аккурат, будет слышать на левое ухо, а голова перестанет трястись и того раньше.
1922
1
Осенью двадцать первого года у меня почему-то снова зачесались пальцы. Клочки и обрывки бумажек появились на письменном столе. У карандашей заострились черненькие носики. Каждое утро я собирался купить тетрадь, каждый вечер собирался шевелить мозгами. Но потом одолевала лень. А я не имею обыкновения и даже считаю за безобразие противиться столь очаровательному существу.
Мягкие листочки с моими «выписками» попали на гвоздик «кабинета задумчивости», жесткие сохранились. Я очень благодарен Ольге за ее привередливость.
Так как я всегда забываю проставлять дни и числа, приходится их переписывать в хронологическом беспорядке.
2
Бездождье, засуха первой половины лета выжгли озимые, яровые, огороды и покосы от Астрахани до Вятки.
3
Саранча, горячий ветер погубили позднее просо. Поздние бахчи запекло. Арбузы заварились (Донской округ).
Просо, бахчи и картофель из-за жарких и мглистых ветров погибли (Украина).
5
На X съезде партии установлены основные положения нэпа.
6
До июля небо стояло окутанное дымом горящих за Волгой лесов. Солнце выжигало поля. Земля трескалась и превращалась в золу. Потом вдруг пошли беспрерывные дожди и холодные погоды. Яровые и овощи, начавшие было выравниваться, стали блекнуть. В конце июля наступили теплые дни – овес выкинул метелку, мелькнула надежда на семя. Тогда явился черно-бурый червь, и поля превратились в пустыню (Чувашская область).
7
В изменение декрета Совета Народных Комиссаров от 14 декабря 1917 года о запрещении сделок с недвижимостью (собрание Узаконений 1917 г. № 10, ст. 154) и декрета ВЦИКа от 20 августа 1918 года об отмене прав частной собственности на недвижимость в городах Совет Народных Комиссаров постановил: разрешить возмездное отчуждение немуниципализированных строений собственникам их… понимая под владением дом и примыкающие к нему жилые и служебные дворовые постройки.
8
Неурожай распространился на все хлебные злаки.
9
Про сенокос не приходится говорить – щипнуть нечего.
10
Земля высохла и отвердела – напоминает паркет. Недосожженное пожирает саранча.
11
Постановление: «Выселение владельцев из занимаемых ими помещений может иметь место только по обстоятельствам военного времени».
12
Крестьяне стали есть сусликов.
13
Желуди уже считаются предметом роскоши. Из липовых листьев пекут пироги. В Прикамье употребляют в пищу особый сорт глины. В Царицынской губернии питаются травой, которую раньше ели только верблюды.
14
В отмену прежних декретов: «Никакое имущество не может быть реквизировано или конфисковано». Иностранная валюта, золото, серебро, платина и драгоценные камни сверх нормы подлежат возмездной сдаче по средним рыночным ценам.
15
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
