Подстреленная блоха едва дымилась. Сбоку раздвинулся лепестковый люк, и из него появились три змееподобных конечности. За ними возникла голова, издали похожая на человеческую, а потом и все тело. Водитель был ранен или оглушен, если только с конкурами такое бывает. Двигался он медленно и как-то потерянно. Из дымных внутренностей броневика конкур выволок длинную трубку с широким треугольным наконечником и недвусмысленно направил ее на Тихона.
Тихон инстинктивно дернулся, но малое орудие исторгло лишь хилую струйку – суматошная пальба оставила в накопителе какую-то кроху энергии, недостаточную даже для беззащитного солдата. Скудный клубок белого пламени коснулся живота конкура, и тот отлетел к блохе, ударившись о мясистое колесо машины. Из его вскрытой груди выглядывали развороченные внутренности, и Тихон увидел, что кровь у конкура такая же красная.
Противник задрал голову и подтянул ружье к ноге. Средний глаз был закрыт. Из-под века сочился черный ручеек и, огибая маленький острый нос, терялся в разомкнутых губах. Тихон проведал накопитель – туда уже поступила первая порция силы из реактора. Он посмотрел, как враг поднимает трубку, и послал в его сторону новый импульс, чуть сильнее предыдущего.
Издыхающий конкур не вскрикнул, не принял драматической позы, как это делают герои из интеркино, он просто умер – смирно, заурядно, с каким-то невысказанным облегчением. Просто выронил ружье и перестал шевелиться. И все.
Одиннадцать блох по-прежнему разъезжали, ожидая своего часа. На смерть они не обратили никакого внимания. Смерть на войне не страшна. Она привычна. В ней нет ничего особенного. Умереть – значит присоединиться к большинству. Все там будем.
– Молодец.
Он не сразу понял, о чем это. Сверху окатило светом, и чьи-то руки протянулись к его голове. Лейтенант снял с Тихона датчик и, приводя его в чувство, похлопал по щеке.
– Вставай, тебе сейчас полезно размяться.
Тихон вылез из гроба и погулял по классу – суставы похрустывали, перед глазами висела навязчивая мутная пленка.
– Кажется, скоро в войне наступит перелом, – проговорил капитан, смешав шутку и серьез в такой пропорции, что трактовать фразу можно было как угодно. – Второй Алекс, да и только, – добавил он, и Тихон вспомнил, что уже слышал это имя.
Вторым ему быть не хотелось.
– По стрельбе результаты неважные, – сказал Игорь. – Отвратительные результаты. Все остальное нормально.
– Точнее, превосходно, – поправил его капитан.
Игорь пожал плечами, но поймав вопрошающий взгляд Тихона, улыбнулся:
– Согласен. Девять часов в кабине, и самостоятельный выход. Для клубники это большое достижение.
– Для чего?
– Для новичка. Хотя, нет, ты уже не новичок. Не без помощи Егора, конечно, – это ведь он, добрая душа, подкинул тебе конкура из второй блохи.
– Егор, – Капитан подал руку, но прежде он приподнялся в кресле, и для Тихона этот жест был дороже любых комплиментов. – Смерть – паскудная штука, ее нельзя не бояться, но когда скармливаешь смерти других, сам начинаешь понимать, что зубы у нее мягкие и нежные.
– Слушай его, курсант, он дело говорит, – вставил Игорь.
– Есть и другой способ, но он гораздо сложнее, – продолжал Егор. – Вот, самоубийцы. Думаешь, они жаждут смерти? Ни черта, они ее боятся похлеще нас с тобой, ведь для них она не только вероятна, но и осязаема. Фокус в том, что жизнь им представляется еще большей гнусностью.
– Выбирают из двух зол? – уточнил Тихон.
– Примерно так. Каким образом ты будешь отлипать – внушишь себе, что жизнь – дерьмо, или как сейчас, честно покончишь с собой, – это твое дело. Конечно, ты никогда не забудешь, что в танке сидит всего лишь отражение твоей психоматрицы, но легче от этого, поверь, не становится. Хотя, я напрасно тебя учу, ты и сам справился, не накатав даже сотни часов. Если не сорвешься, то можешь отправиться на Пост уже со следующей партией.
– Я ему сорвусь, – шутливо пригрозил Игорь, помахав костлявым кулаком.
– А почему нельзя выдергивать оператора со стороны, как раньше?
Егор открыл рот, но в последний момент передумал и молча кивнул лейтенанту.
– Такое решение принимается на основе множества факторов, – сказал тот. – Состояние машины, степень выполнения задачи, оперативная обстановка, ну и, наконец, самочувствие. Долгое пребывание в кабине каждый переносит по-своему. Кроме того, отлипая, ты уничтожаешь танк, и сделать это желательно в толпе врагов, а не под боком у своих. Чтобы за всем этим уследить, понадобится целая армия наблюдателей.
– А что, если… – Тихон замялся: вопрос был несуразным, но почему-то именно эта глупость его по-настоящему взволновала. – Что, если остаться в машине? Надолго остаться.
– Помрешь, вот и все, – равнодушно ответил Игорь. – Тело без души – это мясо.
– Вообще-то, был один случай, – сказал капитан.
– Это какой?
– С Алексом.
– Ну, Алекс – другое дело. Он был слишком странным даже для оператора. Мог по семьдесят часов не вылезать из кабины, а самоликвидацию совершал с таким удовольствием, что жутко становилось.
– Какой случай? – напомнил Тихон.
– Однажды Алекс задержался в танке настолько, что схватил инсульт. Тело спасти удалось, все функции восстановились, а в сознание он так и не пришел. Говорят, душа Алекса навечно влипла в машину, но это красивая легенда. Даже если б Алекс продолжал жить в танке – сколько он там продержится, в чужой колонии?
– Между прочим, бойцом он был непревзойденным, – заметил Егор.
– Никаких шансов, – отрезал Игорь.
– А что со вторым оператором?
– Не было его. Как раз обкатывали экспериментальную модель для психов навроде Алекса, он там и за водителя, и за стрелка старался. Короче, танк был одноместный.
– Давно это произошло?
– Примерно десять тысяч часов назад. Или одиннадцать, не помню уже.
– Это сколько?
– Я же тебе сказал.
– А по-нормальному, в днях или месяцах?
– Нет у нас такой единицы. Если у тебя блажь, то сам и считай! – неожиданно рассердился Игорь. – А лучше не надо. Не тем голову забиваешь, курсант. Ты сейчас должен лететь к кубрику и хотеть спать, а не вопросики всякие идиотские… Свободен. Стой!
Лейтенант подошел к Тихону и, медленно перекатывая бесцветные зрачки, сказал:
– Не нравится мне твоя грустная физиономия, курсант. У меня на тебя действительно большие надежды, но вся беда в том, что чем оператор лучше, тем хуже у него с мозгами. У тебя с самого начала были нелады. Не тревожь меня, курсант, не надо. Про Алекса забудь, это сказка. А с настроением со своим что-то делай. Еще раз увижу на морде печаль – порву губы до ушей, чтоб всегда улыбался, ясно? Вот теперь свободен.
