Я застегнул сумку и поднял ее с кровати.
Она получилась лёгкой, намного легче, чем тогда, когда я отправлялся в лагерь.
До моего отбытия к Симбе оставалось ещё почти семь часов.
— Завтракать, — сказала мать, — теперь пойдем завтракать, а потом нам с отцом надо самим собираться…
Дистенциальный коблоид потащился завтракать, послушно уставясь в розовую матушкину спину.
Как на поводке: мать впереди, я — за ней.
Отец уже был на кухне и мешал салат.
Отец всегда ест один и тот же салат: помидоры со сметаной и майонезом.
И желательно — без лука.
К салату сегодня прилагались сосиски.
Мы сели за стол, дистенциальный коблоид взял в руку вилку и потянулся к салату.
— Сосиски, — грустно сказал отец, предвидя, что две недели ему придется есть всё что угодно, но только не молочные сосиски из ближайшего магазина.
— Как бы твоя сумасшедшая сестра, — сказал отец, — и его за эти две недели не превратила в сумасшедшего!
Я умолчал о том, что и так проснулся сегодня в полной уверенности, что я даже не дурак, а клинический идиот марки «дистенциальный коблоид».
— Возьми кетчуп! — посоветовала мне матушка. — С кетчупом вкуснее.
Видимо, она давно смирилась с тем, что сумасшествие — заразно, иначе не объясняла бы мне элементарные вещи, которых не понимают разве что больные на голову!
История бабочекСимба в очередной раз повернулась на другой бок и подумала, что вряд ли вообще уснет. Ни на правом боку, ни на левом.
Ни на спине, ни на животе, слишком жарко.
Симба лежала под простыней голая и мокрая, за открытым окном уже скоро должен был начаться рассвет. Симба закрыла глаза и приказала себе:
— Спать!
Сон в ответ ухмыльнулся и показал язык.
Симба попыталась представить, что за окном — море, и оно шумит, и этот шум ее убаюкивает.
Но моря за окном не было, Симбе захотелось опять нажать на Ctrl — Alt‑Delete и вновь загрузить эту ночь, с самого начала, только уже так, чтобы программа не дала сбоя.
И чтобы пришел сон.
Самая левая клавиша‑Ctrl.
Правее — Alt.
Еще правее, надо нажимать правой рукой, — Delete.
Но сколько ни нажимай, ночь ты заново не загрузишь.
А значит, остаётся ворочаться с боку на бок и с ног до головы покрываться потом.
Если б за окном было море, с него дул бы прохладный ветерок — Симба хорошо помнила этот ветер, как и само море, хотя была лишь однажды, очень давно, перед рождением племянника.
Симба вспомнила, что племянник явится уже сегодня, и поморщилась.
Когда наступит очередная ночь, так, голой, в постель уже не завалишься.
Правда, можно закрыть дверь на задвижку.
Но если ночью захочется пить или в туалет, придётся что–то на себя надевать.
Симба встала с кровати и пошлепала на кухню.
На кухне был постелен линолеум, он приятно освежал ноги.
Симба открыла холодильник, достала бутылку минералки и начала пить из горлышка.
За спиной раздался шорох, Симба вздрогнула и поперхнулась, вода потекла по подбородку, по шее, по груди, смешавшись со струйкой пота.
Симба вдруг лизнула себя и засмеялась: пот и минералка были одинаково солёные, только минералка — холодная, а пот — тёплый.
Шорох раздался опять, и Симба обернулась.
На подоконнике сидела большая ночная бабочка, она как–то очень аккуратно взмахивала крыльями, но не взлетала.
— Убирайся! — сказала Симба.
Бабочка ничего не ответила, она даже не посмотрела в сторону Симбы.
— Я кому говорю! — разъярённо прошипела Симба.
Она боялась этой бабочки, она боялась всех бабочек, а в особенности — странных серебристых существ с вершины горы.
Симба никогда их не видела, но совершенно точно знала — они существуют.
По крайней мере, так утверждал отец.
Тогда, на море, вечером они пошли гулять по набережной к маяку.
Они каждый день по два раза ходили к маяку, туда и обратно.
Утром и вечером.
Утром они купались — отец говорил, что у маяка вода чище.
Маленькая Симба смотрела в воду, потом — на отца, потом — на небо.
Утром небо было голубое и безоблачное, и в нём отражалось море.
Хотя тогда она ещё не была Симбой…
— Ну, — сказала Симба бабочке, — ты свалишь или нет?
Бабочка вновь взмахнула крыльями, опять раздался резкий шуршащий звук.
Можно было кинуть в неё тапком, но тапки остались в спальне.
Ещё лучше — дротиком для дартс, только они в комнате, в коробке рядом с компьютером. Пока сходишь — совсем обнаглеет!
Бабочка подмигнула, и Симба попятилась.
Как и в тот вечер, когда по дороге к маяку одна из бабочек вдруг сорвалась с большого и яркого цветка и сильно ударила Симбу в грудь.
Маленькая Симба попятилась, а потом заплакала.
Большая Симба взяла из коробки пару дротиков и на цыпочках пошла обратно на кухню.
Маленькая Симба села на каменный бортик, за которым далеко внизу шумело море, и продолжала плакать.
Бабочки от неё не отставали — их становилось всё больше и больше, они нарезали вокруг неё круги, случайно тыкаясь в плечи, лицо, грудь, Симбе хотелось вскочить и побежать прочь от моря, от этой уютной дорожки, ведущей к гордому маяку.
Падающий из открытого холодильника свет тоскливо поблёскивал в луже разлитой на полу минералки.
— Не плачь, — сказал отец, — эти — они не опасные…
— А какие опасные? — спросила Симба, сглатывая слёзы.
— Другие, — сказал отец, — они здесь не живут…
— А где живут? — всё так же сквозь слёзы спросила Симба.
Бабочка продолжала сидеть на подоконнике, её крылья отбрасывали большую, чёрную, угрожающую тень.
Симба прицелилась и метнула дротик.
Рука дрогнула, дротик исчез в открытом окне.
Симба приказала себе успокоиться.
Она глубоко вдохнула тёплый, распаренный ночной воздух и медленно выдохнула.
Руки перестали дрожать, бабочка всё сидела на подоконнике, она была странной расцветки — чёрные крылья с зелёными прожилками и такие же чёрные усики, которыми бабочка сейчас нагло покачивала.
