Книга Золотая жила - Джулия Кэмерон

Работая над историей жизни, вы, несомненно, натыкались на воспоминания, которые причиняли вам боль или просто вызывали бурю эмоций. Это идеальный материал для приема, который я называю "Чаши".

Что же такое чаша и что в ней хранится? Чаша — это отрезок времени, набор чувств и воспоминаний, почерпнутый из вашей истории жизни для более подробного рассмотрения. Как правило, чаша может занимать от одной до нескольких тысяч слов. (Например, на одной странице с двойным интервалом помещается около 250–300 слов.)

Некоторые уделяют в чаше внимание болезненным воспоминаниям или тайнам, другие просто рассказывают о забытых или утраченных чертах характера. Когда Коки работала над историей жизни, то вспомнила, как любила в детстве гонять на велосипеде, и посвятила свою чашу скорости. Там она описала себя — ловкого ребенка, который очертя голову мчится на двух колесах, и себя — взрослую, что несется уже на четырех, как Шумахер в юбке, несмотря на недовольство семьи, убежденной, что "маме" не пристало лихачить. Коки осознала, насколько скорость важна для нее. Ей так нравится ощущать себя решительной и компетентной, лавируя сквозь пробки на дороге или перебирая документы на рабочем столе. Задание с чашей позволило ей лучше осознать собственную смелость и ловкость.

Еще один подход к написанию чаши — заглянуть в список так называемых смертных грехов. Расскажите в своем тексте о ревности или жадности. Просмотрите созданную вами историю жизни — может, вашей бедой была гордость. А может быть, вам будет полезна чаша о гневе.

Одним словом, чаши очищают и исцеляют. Особенно подходят для чаши самые острые воспоминания: последний праздник, проведенный с мамой; ночь перед рождением первого ребенка; минута, когда вы осознали, что скоро проститесь с холостой жизнью и вступите в брак.

Этот прием поможет вам справиться с болью утраты и простить предательство. Раскрыть и "проветрить" семейную тайну. Вот очень важный для меня отрывок из моей жизни.

Уязвимость

Слабое здоровье и упрямство были настолько характерны для наших родителей, что уже вошли в домашние поговорки. Когда и мама, и папа одновременно попали в больницу, я взяла воспитание младших сестер и братьев на себя. Пока в нашей жизни еще не было антидепрессантов и литиевой соли, больница всякий раз означала трагедию. А когда они появились, для моих родителей начались благополучные и безмятежные годы. Удивительно, как простая щепотка соли помогала им сохранять самообладание.

Побочные эффекты тоже были, но мы с легкостью мирились с ними. Мама начала набирать вес. У папы тряслись руки. После маминой смерти мы очень внимательно следили за папиным настроением — как бы он не переволновался. Ведь мы горячо любили, хотя иногда и чересчур опекали его — впрочем, наш увядающий патриарх любил нас точно так же.

Ни один из нас, детей, не унаследовал болезненности родителей. Ни один. Все семеро были здоровы и телом, и душой. Это стало нашим кредо. Может быть, мы не стали ипохондриками потому, что неусыпно присматривали друг за другом, бдительно изучали жизни друг друга зорким боковым зрением, которое развили, чтобы не оставлять без внимания родителей.

"Как он себя чувствует?" — переспрашивали мы друг у друга после звонка родителям. Или: "Судя по голосу, маме лучше".

(Сейчас я понимаю, что у нас всегда был другой выход, он маячил у нас перед носом, и мы замечали его, но не верили, что это возможно.)