Зара потуже затянула платок, зачерпнула полную кружку из ведра с водой и прополоскала рот, выплюнула воду в помойное ведро, взглянула на свое отражение в зеркальной дверце серванта и направилась к двери. Она отвела плечи назад и подняла голову, будто готовясь к бою или стоя на линейке в ряду пионеров. Уголки век подергивались, она была готова ко всему. Девушка распахнула дверь и вышла на крыльцо.
Вокруг повисла сумрачная тишина. Тьма сгущалась. Зара сделала несколько шагов и осталась стоять в желтом свете дворового фонаря. Стрекотали цикады, лаяли соседские собаки. Осень благоухала. Белые стволы берез просвечивали сквозь темноту ночи. Ворота были закрыты, спокойные поля отдыхали за железными глазницами проволочного забора. Зара втянула воздух всей грудью, и в легких закололо. К счастью, она ошиблась. Ни Паши, ни Лаврентия, ни черной машины. От облегчения ноги ослабли, она осела на крыльцо, подняла лицо к небу. Вон там, наверное, Большая Медведица. Та самая, которая видна и в небе Владика, хотя здесь она немного другая. С этого самого двора бабушка смотрела на Медведицу, когда была молодой, на эту самую Медведицу, стояла на этом самом месте, перед этим самым домом, у этого самого валуна, ее бабушка.
Эти же самые березы были перед ее глазами. И тот же ветерок обвевал щеки и трепетал в листве берез. Бабушка сидела на той же кухне, где она только что сидела, просыпалась в той же комнате, в которой она проснулась утром, пила воду из того же колодца, выходила во двор из той же двери. Ноги бабушки оставляли след на этой земле, отсюда она ходила в церковь, и в том самом хлеву ее корова опускала голову в кормушку. Трава, щекотавшая ноги Зары, — как прикосновение бабушкиной руки, а ветерок в листве яблонь — будто шепот бабушки. Заре показалось, что она смотрит на Медведицу глазами бабушки, и когда она опустила взгляд, ей почудилось, что у нее бабушкино молодое тело, и та велела Заре вернуться в дом и раскапывать историю, которую от нее утаили. Зара ощупала карман. Фотография была на месте.
После ухода девушки Алиде сразу захлопнула и заперла дверь, пошла и села на свое место за кухонным столом, выдвинула прикрытый клеенчатой скатертью ящик настолько, чтобы можно было вытащить спрятанный там пистолет. Она положила его туда вскоре после того, как осталась вдовой. Со двора не доносилось ни звука.
Может, девица ушла восвояси. Алиде подождала минуту-две. Пять. Часы тикали, ветер шумел, обои шуршали, холодильник гудел, в углу скреблась мышь, сырой воздух разъедал кровлю, крытую дранкой. После того, как прошло десять минут, раздались стук в дверь и тихий оклик. Это был голос девушки, она просила открыть дверь, говоря, что больше никого здесь нет, она одна. Алиде не пошевелилась. Откуда ей знать, правда ли это? Может, муж девицы прячется за ее спиной? Может, ему удалось выяснить с ней отношения так, что не пришлось повышать голоса. Алиде встала, открыла дверцу кладовки, сообщавшейся с хлевом, прошла мимо опустевших корыт и кормушек к большой двойной двери и осторожно приоткрыла одну половину. Во дворе никого не было. Она открыла дверь пошире и увидела, что девушка стоит одна на крыльце. Она вернулась на кухню и впустила девушку в дом.
В атмосфере комнаты почувствовалось облегчение. Спина девушки распрямилась, она дышала спокойно и глубоко. Отчего девушка так долго пробыла во дворе, если там не оказалось ее мужа? Зара повторила, что во дворе никого не было. Алиде налила ей чашку свежезаваренного травяного чая и завела беседу о возможностях раздобыть чай, решив увести мысли девушки как можно дальше от камней и окна. В наши дни все же можно достать чай. Зара кивнула в ответ. Но еще совсем недавно было трудновато. Зара снова кивнула. Хотя и можно было его заменить малиной, мятой и прочим, в деревне такого добра хватает. Болтая о всякой всячине, Алиде догадывалась, что девушка все равно начнет расспрашивать о хулиганах, и так как она сейчас успокоилась, то не поверит в ее выдумки о кабане. В какой же момент голова ее ослабла, что она может даже соврать что-нибудь про шум за окном?
Страх улетучился, но Алиде все еще чувствовала его запах, он потянул холодом по ногам из расщелины пола, где до поры до времени затаился. Алиде не боялась хулиганов и не поняла, почему ужас, испытываемый девицей, не исчез в тот же миг, как она впорхнула внутрь, принеся с собой успокаивающий аромат трав. Вдруг ей почудилось, что она слышит, как луна совершает движение по небу. Понимая, что это абсолютно безумная фантазия, она схватила чашку и так сжала осколок ее ручки, что побелели костяшки пальцев.
Зара пила травяной чай и глядела на Алиде. Но не так, как раньше, а немного иначе. Алиде чувствовала это, хотя не смотрела в ее сторону и продолжала сетовать на последствия запрета на спиртное, который ввел Горби. Она вспоминала, как из чая делали замечательный напиток, большое количество чайных пакетиков в один стакан. У напитка имелось даже какое-то название, кажется, чифирь, им часто пользовались в армии и в тюрьмах. Она вспомнила, что за всей этой шумихой позабыла сменить чай для чайного гриба и, охая, достала стеклянный сосуд времен Виру, в котором держала гриб, сняла с него марлю, восхищаясь выросшим сбоку маленьким грибком, и подсластила чай, чтобы подлить его.
— С помощью этого напитка кровяное давление нормализуется, — пояснила она.
— Тибла, — вставила девушка.
— Что?
— Тибла.
— Я что-то теперь совсем не понимаю Зару.
Девушка сказала, что на двери Алиде написано «Тибла» и «Рюсся»[5]. И «Магадан».
Это было открытием для Алиде.
— Игры мальчишек, — мгновенно отреагировала она, но это объяснение, кажется, не прошло. Алиде попыталась снова, вспоминая, что когда была молодой и стирала белье на берегу, стуча вальком, мальчишки кидали ей в спину камни. Они называли это игрой в привидения, и она их ужасно забавляла.
Девушка не слушала, только спросила, не из России ли она родом?
— Что? Нет-нет.
По мнению девушки, это можно легко вообразить, так как на ее двери написано «Тибла» и «Магадан». А может, Алиде бывала в Сибири?
— Нет!
— Почему же тогда на вашей двери написано «Магадан»?
— Откуда я знаю! А когда в мальчишеских играх был какой-то смысл?
— Как же у вас нет собаки? У всех других они есть.
Вообще-то у Алиде была собака, Хису, но она сдохла. Хотя Алиде почти уверена, что Хису отравили, как и куриц, всех пятерых, а потом сгорела баня, но этого она девушке не расскажет, а также того, что она все еще слышит стук лап Хису и квохтание наседок, как невыносимо сознавать, что в доме некого больше кормить, кроме мух. Алиде никогда не жила в подворье, где хлев пустует. К этому просто невозможно привыкнуть. Она хотела было повернуть разговор на Пашу, но это ей не удалось. У девушки было столько вопросов и они выражали удивление: неужели дочь Алиде не обеспокоена тем, что ее мать в деревне живет одна, без собаки?
— Я не хочу волновать ее пустяками.
