– Я еду к Педро, чтобы провести вечер с тем, кого я люблю и кто любит меня. Представь только, тебе придется тратить свои деньги на чужого ребенка!
Она со смехом произнесла эти слова, в которых звучало презрение и угроза. А затем вышла, хлопнув дверью.
Смертельно бледный, дрожа от гнева, маркиз понимал, что он бессилен что-либо предпринять.
Она спускалась по длинной мраморной лестнице, ведущей в великолепный вестибюль, где ее ожидали лакеи, чтобы усадить в карету.
Но будучи беременной, было нелегко сохранять равновесие. Когда шлейф платья случайно зацепился за каблук, она пошатнулась и, не успев схватиться за перила, упала.
Она пронзительно вскрикнула, слуги бросились к ней, но было уже поздно. Когда они подоспели, женщина уже лежала внизу со сломанной шеей. Ужасная смерть настигла маркизу.
Вспоминая годы, прошедшие после смерти жены, маркиз понимал, что именно с этого момента он обрел самостоятельность и перестал быть покорным сыном властного, с диктаторскими замашками, отца.
Когда закончился период траура, семья уговаривала, умоляла, требовала, чтобы он женился снова.
Но со своей вновь обретенной твердостью маркиз только смеялся в ответ.
– Я порвал с прежней жизнью, – сказал он, – и никто, повторяю, никто мне больше не будет указывать, что мне делать.
С трудом избавившись от воспитанной в нем с детства привычки повиновения и преданности старшим, он оградил себя непроницаемым щитом.
Маркиз отправился в Париж, где предался любовным утехам. И там, и по всему свету было множество доступных женщин. Это еще больше укрепило в нем намерение больше не попадаться в страшную ловушку семейной жизни.
Но по мере того, как шло время, он сознавал, что ему необходим сын.
У него было четыре сестры и ни одного брата. Маркиз знал, что если у него не будет наследника, титул перейдет дальнему родственнику, которого в семье недолюбливали.
Этот родственник совсем не походил на де Силвалей. В нем не было тех качеств, которые они считали важными для себя и своего рода.
В то же время маркиз иногда цинически задавался вопросом, не все ли ему равно, что станет с фамильным именем после его смерти. Ему-то ведь этого уже не увидеть.
Но гордость и какое-то присущее только испанцам чувство достоинства требовали от него сохранить и передать будущим поколениям все лучшее и благородное в своем роду.
Его мать ежедневно горячо молилась, прося у Бога счастья для единственного сына, и он знал, что не должен ее разочаровать.
– День, когда ты родился, был самым счастливым в моей жизни, – говорила она ему много раз. – Я уже родила тогда твоему отцу трех дочерей, и я знала, как он будет разочарован, если родится еще одна. – Но родился ты, – добавляла она с нежной улыбкой. – Я помню, в каком восторге были все в доме. Когда твой отец вошел ко мне и увидел тебя у меня на руках, слезы счастья полились из его глаз.
Маркиз не мог не сознавать, что должен исполнить желание матери, пока она жива, чтобы увидеть ее счастливой. Она старела, ее здоровье слабело.
Побывав в Англии по приглашению принца Уэльского, он решил, что, каких бы жертв это ни стоило, ему придется жениться, чтобы иметь сына. Но при этом он и не пытался оказывать сопротивление завлекавшим его в свои сети коварным красавицам из окружения принца, находившим его неотразимым.
Мужчины из этого же круга не испытывали к нему особой симпатии и в своих клубах открыто выражали свою неприязнь к «этим проклятым иностранцам!».
Увидев Гермиону, маркиз подумал, что она одна из самых красивых женщин, каких он когда-либо встречал.
Ее белокурые волосы, голубые глаза, белоснежная кожа разительно отличали ее от его последней любовницы, с которой он проводил много времени перед отъездом в Англию.
Брюнетка с темными глазами, в глубине которых мелькали лиловатые искорки, была ненасытна в порывах почти звериной страсти.
По сравнению с ней сдержанность Гермионы была подобна глотку холодной воды для человека, перегревшегося на полуденном солнце.
Он желал ее, но, к своему большому удивлению, не нашел в ней привычной для него готовности уступить его желанию. Напротив, она ясно дала ему понять, что не имеет намерения стать его любовницей.
Сначала маркиз подумал, что это была всего лишь игра, и продолжал преследовать ее с присущим ему искусством. Но спустя некоторое время он понял, что ей был нужен законный брак.
Поскольку он не привык к такому отношению со стороны нравившихся ему женщин, ему показалось, что он нашел ответ на свою собственную потребность.
В то же время он не желал вторично быть пойманным, чтобы снова обречь себя на несчастное супружество.
Не ожидая чуда, он желал найти если не подлинное счастье, то хотя бы удовлетворение в союзе с женщиной, носившей его имя. На совершенство он не надеялся, для этого он был слишком циничен.
Но если для того, чтобы иметь наследника, ему придется изо дня в день видеть одну и ту же женщину, необходимо было иметь с ней какие-то общие интересы.
Скривив губы, что вошло у него в привычку, маркиз подумал, что скорее всего жена в него влюбится. Имея стольких женщин в своей жизни, он был в этом уверен и решил, что время от времени он неизбежно станет искать развлечений на стороне.
При этом он будет действовать с осторожностью и тактом, относясь к жене со всевозможным уважением, чтобы никогда не дать повода для скандала, подобного тому, что угрожал ему в прошлом. Он также постарается не допускать сплетен насчет семейной жизни.
Чем больше он думал о Гермионе, тем больше она казалась ему подходящей для роли жены.
Ему нравилось достоинство, с которым она вела себя, в чем он видел признак благородного происхождения. Вскоре после знакомства с ней он узнал, что фамильное древо Алчестеров было одним из старейших в Англии, и первый баронет в семье появился в царствование Иакова I.
Приглашая Гермиону в Мадрид для встречи со своей семьей, он все еще оставался настороже. Когда он сообщил о ее предстоящем визите матери и сестрам, он почувствовал, что все они несколько огорчились, потому что его избранницей оказалась иностранка.
Но они не были уверены в серьезности его намерений по отношению к графине Элтсли.
Однако он знал, что их враждебность – если это не было слишком сильное выражение – значительно уменьшилась, когда они узнали из мадридских газет, что Гермиона только что унаследовала большое состояние в американских долларах.
– Я не понимаю, – говорила сыну вдовствующая маркиза, – как может графиня Элтсли, которую ты пригласил, обладать состоянием в чужой стране.
– Это совсем несложно, мама, – отвечал маркиз. – Ее муж очень выгодно поместил свои деньги, что и я старался сделать после смерти папы, но должен с сожалением признать, что без особого успеха.
