Белоснежка смотрела вниз, на город, и вдруг на нее со страшной силой накатило чувство отчужденности и оторванности. Все то, что сейчас окружает ее, к ней не относится. Она здесь лишь гость, турист и уедет отсюда, прежде чем город станет ей достаточно знаком. Она не успеет здесь освоиться.
А где ее настоящий дом?
Точно не в Риихимяки у мамы и папы. И не в Тампере – по крайней мере, пока. Нет в ее жизни такой точки, с которой можно было бы связаться крепкими, прочными связями и назвать ее домом.
Горячий ветер гладил волосы Белоснежки. Она подумала о руке, той единственной, прикосновения и поглаживания которой не хотелось прекращать. В объятиях Огонька она была дома. В тепле его глаз она была в безопасности, жила полной жизнью. Она была сама собой, ей не надо было ничего изображать, прятаться, скрывать, терять себя по частям. Она была счастлива. Она чувствовала себя любимой…
Ветер принес с собою ароматы цветов, деревьев… ароматы лета. Они так опьяняли, что Белоснежке даже пришлось сесть. Ощущение оторванности и бездомности опутало ее невидимыми нитями. Начало с ног, связало их, продвинулось вверх по бедрам, талии, притянуло руки к бокам, обвило шею, заткнуло рот…
А вдруг у нее никогда не будет ощущения дома без Огонька?
А вдруг она больше никого не сможет полюбить?
А вдруг она потеряла того единственного человека, с которым могла быть счастливой?
Вспомнилось одно июльское утро. Всю ночь они проболтали, никто так и не смог заснуть. Взошло солнце. Его свет проник в окно спальни, мягко и безопасно, сглаженный ветвями растущей у окна березы. Они лежали на узком диване, лицо к лицу, бок о бок. Огонек пристально, как обычно, смотрел на Белоснежку. Взгляд его не был оценивающим – он был теплым, любящим.
– Ответь честно, Белоснежка, – сказал он.
– Давай.
– Как часто ты задумываешься о том, что ты прекрасна?
Белоснежка немного помолчала.
– Честно? Никогда.
Это было правдой. Ей так часто, так много лет кричали, что она уродина, – и она смирилась с этим. Иногда Белоснежка сама думала о том, что уродлива. Она думала, что в этом и кроется причина ее бед. Что она настолько уродлива, что ее мучительницы просто не могли не плевать ей в лицо, не бить ее. От ее внешнего вида их настолько тошнило, что они не могли сдержаться. Потом уже она поняла, что не в этом дело.
После этого Белоснежка начала думать, что она не то чтобы уродина, а просто никакая. Поэтому безразлично, как она выглядит. Ее не интересовало то, что в чьих-то глазах она может быть красива. До тех пор, пока не встретила Огонька.
– Я немного побаивался этого, – произнес он. – Того, что скажу тебе, что в тебе все прекрасно.
Он выдал это серьезно и даже официально. Белоснежке стало смешно.
Огонек поднял руки и нежно погладил пальцами пробор в ее волосах.
– Твой лоб. У тебя такой лоб, по которому видно, что за ним кроется множество мыслей.
Его ласковые пальцы продолжили путь к бровям.
– Твои брови и глаза, они образуют единое целое. У тебя ясные глаза совершенной формы. И такой пронзительный взгляд, что я запутался в словах, когда впервые тебя увидел.
Сердце Белоснежки начало бешено колотиться, на ресницах блеснули слезы. Слова Огонька ласкали ее так же, как его пальцы. Они находили в ее душе места, которые можно ласкать и гладить.
Прикосновение к щеке. Легкое как перышко.
– Дуга подбородка. Одновременно изящная и сильная.
Его пальцы ласкали ее губы. Эти прикосновения, казалось, охватывали все тело. Низ живота. Ниже.
– Твои губы… У тебя самые прекрасные губы, которые я когда-либо видел. И самые мягкие, которые когда-либо целовал.
Белоснежке хотелось, чтобы он поцеловал ее прямо сейчас, но Огонек лишь продолжил движения пальцами к шее, вдоль ключиц.
– Невероятно красивые шея и затылок. И переход от шеи к плечам. А твои ключицы – как крылья птицы.
Дыхание Белоснежки усилилось. Она была удивлена тому, как близко, рука к руке, идут рядом умиление и желание. Пока слова Огонька вызывали в ней удивление, волнение и благодарность, его прикосновения были ей жизненно необходимы. Кто-то видит ее прекрасной. Кто-то видит ее такой, какой не видел никто другой. Ей было от этого мучительно хорошо.
Руки Огонька опускались ниже. Его дыхание тоже сбилось, и он прошептал ей на самое ухо:
– Твоя грудь…
Потом слова иссякли. Рассказ продолжили прикосновения.
У них была еще другая игра. Она называлась «Карты сокровищ». Точнее, у нее были две версии: душевная и физическая.
Правила душевной карты были такими: ее создатель пишет на бумаге слова или рисует картинки, в которых для него есть какой-то смысл, какая-то связь с реальной жизнью. Между ними идут тропинки. Смотрящий на карту может выбрать, по какой из них он пойдет. Создатель карты, в свою очередь, рассказывает, как связаны между собою предметы, соединенные этой тропинкой, и какая история стои́т за ними.
Так, кусочек за кусочком, Белоснежка и Огонек узнавали друг о друге все больше и больше. Страхи, сны, мечты. Тайны, о которых они никогда и никому больше не рассказывали. Желания, которые слишком хрупки, чтобы озвучивать их.
Душевная «Карта сокровищ» открывала потайные ящики, которые до этого были закрыты. Белоснежка и Огонек давали друг другу ключи от них: на, открывай, я тебе верю.
Физическая «Карта сокровищ» тоже составлялась на основе доверия. Создатель карты рисовал свое тело и обозначал объекты, с которыми нужно было что-то сделать. Смотрящий на карту должен был выбрать, в каком порядке идти от объекта к объекту и сколько раз. Создатель карты всегда рассказывал после выбора смотрящего, как он хочет, чтобы поступили с объектом – прикоснулись, поцеловали, укусили или просто посмотрели. Смотрящий на карту должен был выполнить все эти желания.
«Карты сокровищ» не были самоцелью. Всего лишь нежная игра, которую можно было прекратить в любой момент. Можно было по желанию отбросить в сторону буквы и картинки и сосредоточиться на том, как одни ситуации приводят к другим – непринужденно, сами по себе.
Было время, когда между Белоснежкой и Огоньком все было правильно, ясно, хорошо и естественно. Она потом часто видела это во сне. И каждый раз пробуждение казалось насильственным и несправедливым.
Зачем же просыпаться, когда реальность сна и лучше, и вернее?
Он соврал. Он рассказал то, что могло быть, но чего не было. Он четко и аккуратно продумал историю и не попался.
Так ли уж плоха ложь? Если ложь прекраснее правды. Если ложь дает говорящему и слушающему больше, чем правда.
Ложь становится легендой. Легенда становится правдой.
