– У нас совмещенный санузел, – сказала женщина. – А в кухне я сама запрещаю, чтоб не воняло, где еда. А то меня тошнит. Началось – где-то года в четыре или даже раньше. Постепенно. Мы как-то сначала внимания не обратили, а потом уже все закрепилось. Мы сначала уговаривали, объясняли, потом, было дело, стыдили, настаивали, она плакала, терпела по полдня, пряталась, писала в штаны. Вне дома как-то справляется, мы об этом ничего не знаем, проблем не возникало, но в школе и в гостях она, кажется, просто терпит, а в поездках легко может сбегать «в кустики». Пошли к врачам – нефролог, гастролог и невролог ничего не нашли, но в один голос сказали: не смейте издеваться над ребенком, пусть ходит на горшок! И вот теперь я думаю: кто у нас над кем издевается?
«Манипуляция, точно!» – решила я. Такой мамой сам бог велел поманипулировать. Пока непонятно, какая цель; может быть, девочка слегка отстает в развитии и просто привлекает к себе внимание?
– Я вас поняла. Теперь мне нужно поговорить с самой Надей, – сказала я матери.
Надя оказалась худенькой, белобрысенькой и очень похожей на мать чертами лица. Разговор с ней у меня решительно не получался.
– Да, боюсь в туалет ходить. Просто боюсь. Или не боюсь, просто не хочу. Давно. Не знаю. Дома. В школе – нет. Там я с девочками хожу. Да, там не боюсь. Или все равно боюсь, не знаю… – и дальше в том же духе.
Что мне оставалось? Я выяснила, что Надя третий год ходит в художественную школу. Значит, рисунки.
Рисовать Надя не отказывалась.
Семья. Непременные гости за овальным столом. Приехавшая тетя с кузеном – отличный талантливый рисунок, по словам матери, очень уловлено портретное сходство, мальчик – романтический красавец, кажется, девочка в него слегка влюблена. И посреди всего этого – примитивная манипуляция с горшком? Что-то тут не вяжется… План квартиры, интерьеры в проекции (явно учат в «художке») – спальня, гостиная, кухня… туалет! Отлично нарисованный унитаз, за ним почему-то схема сливных труб, а над ним…
– Я его знаю!! – внезапно, в тон Надиной матери, завопила я. – Только он у нас в школе жил, в девчоночьем туалете на третьем этаже!
– Как это? – настороженно, склонив набок головку, спросила девочка.
– У нас в школе все верили, что он живет в одном из трех унитазов, – объяснила я. – Поэтому на тот унитаз нельзя было садиться. И всех девочек предупреждали. Потому что если нечаянно сесть, он мог схватить…
– А кто он был?!
– Да мы толком не знали. Но ему можно было приносить жертвы, задабривать его, понимаешь? Моя одноклассница однажды положила на стульчак яблоко и потом клялась, что сама видела, как оттуда высунулась прозрачная рука и яблоко утащила…
– А вы в это тогда верили? – жадно спросила Надя.
– Да не знаю. Вообще-то не очень. Но того унитаза на всякий случай избегала.
– Так вы чего думаете: у меня – тот же самый? – Надя пристально смотрела на свой собственный рисунок, на котором что-то такое неопределенное из унитаза застенчиво выглядывало.
– Ну, это я тебе не могу сказать, пока больше про него не узнаю, – пожала плечами я.
Через некоторое время мы выяснили, что Унитазник (надо же было его как-то назвать) – существо одинокое и в общем-то несчастное (ну а вы бы как себя чувствовали, живя в канализационных трубах и имея возможность выглянуть в «большой мир» только через унитаз?). Никаких особых зловредных планов он не вынашивал (да и не протиснется десятилетняя девочка через унитаз, если ее попробовать, к примеру, украсть!) – просто пугал и так по-идиотски пытался пообщаться. «У нас вот Игорю Кравчуку моя подруга Зина нравится, так он тоже у нее ранец крадет и подножки ставит», – провела очень верную аналогию Надя.
– А кто ж его научит? – неизвестно кого (Игоря или Унитазника) имея в виду, вздохнула я.
После того как барьер был сломан и Надя начала говорить, фантастическая личность и история жизни Унитазника каждый день обрастали удивительными подробностями. В моей школе, как и следовало ожидать, жил его двоюродный брат. А в чувствах девочки к нему превалировали жалость и сопереживание.
* * *
– В общем, у нас уже все проблемы решились, – бодро сообщила мама Нади на очередной встрече. Женщина перекрасилась в блондинку (каковой, наверное, и являлась на самом деле), завилась «мелким бесом» и теперь была похожа на героиню из советского фильма 30–50‑х годов. – Из туалета дочку нынче не выгнать, словно она там решила за все годы отсидеться. Но она зачем-то хочет еще к вам прийти, что-то еще рассказать. Это ведь не нужно, как я понимаю? И даже странно! Она ведь у нас всегда была такая серенькая мышка, совершенно не стремилась на авансцену, общаться…
– А кто вы по профессии? – только теперь догадалась спросить я.
– Театральная актриса, – улыбнулась женщина. – И мой муж тоже…
– А! – только и сказала я, потому что мозаика наконец-то сложилась целиком. – Значит, артисты? «Открытый дом»? А дочь, значит, малообщительная «серенькая мышка»? А вот фигушки вам! Ваша дочь, унаследовавшая художественность родительских натур, блестяще сыграла свою собственную пьесу, на много лет подчинившую себе весь распорядок жизни семьи. И знаете ли вы, с кем она себя в ней ассоциировала? И где живет это ее альтер эго?
* * *
Уходя от меня в тот раз, мать утирала слезы аккуратным платочком. Кажется, на нем была вышитая монограмма…
Жертва насилия
– Может быть, вы меня вспомните. Хотя я к вам приходила довольно давно…
Несомненно, я ее уже видела. Но когда и по какому поводу она ко мне обращалась? Гладкая прическа с одним тщательно уложенным завитком. Строгий костюм мягко-серого цвета с юбкой до середины колена (которые мало кому идут, но ей – в самый раз), розовая неяркая помада, искорки сережек в ушах, в тон им – неширокое обручальное кольцо с небольшим бриллиантом. Почти извиняющийся тон. Почти…
– У меня двое детей – мальчик и девочка. Мне угрожал мой бывший муж…
Я сама ощутила, как невольно втянула голову в плечи. Вспомнила! Конечно, я ее вспомнила! Один из тех, увы, многочисленных случаев, когда я ничем не смогла помочь человеку, семье, детям, страдающим и явно нуждающимся в помощи. Господи, зачем же она снова пришла? Она же еще в прошлый раз должна была понять, что у меня нет для нее никаких дельных рецептов или советов. Или речь теперь идет о чем-то другом? У кого-то из детей возникла какая-нибудь частная проблема? Но к психологу, который ничем не смог помочь, редко обращаются повторно. Это просто нерационально, а женщина запомнилась мне умной, хотя и очень печальной.
Молча глядя на нее, я невольно вспоминала ее предыдущий визит.
* * *
Ее звали Каролина – никаких нерусских кровей, просто причуда родителей. Ее сыну тогда, кажется, было семь лет, а дочке – пять. Она водила их в кружки. Старшего – на шахматы и какую-то борьбу, а младшую – в подготовительную группу при музыкальной школе. У девочки были хороший слух и музыкальная память, она легко воспроизводила из телевизора эстрадные песенки. Дети были не совсем здоровы – тяжелый диатез и аллергия на множество продуктов у мальчика, астматический синдром у девочки. В детский сад их не отдавали. На следующий год мальчик должен был пойти в школу.
