Мария тоже кончает. По крайней мере, мне так кажется. Она стонет еще сильнее, чем раньше. Хватается за свои груди. Издает громкий и короткий вскрик. Опускается. Мы тискаем друг друга. Без сомнения, у нее это не первый раз. В этом я уверен. Слишком уж она опытная. Янош говорит, что очень хорошо первый раз быть с опытной девчонкой. Ему кажется, что в таком случае не очень много приходится работать самому. Она ведь знает, что делать. Мария поднимается. Идет спотыкаясь. Ни слова не говорит. Опять надевает трусики. Еще раз вижу ее влагалище. Его я запомню. Наверняка. Так вот он, мой первый раз. Именно в интернате Нойзеелен. И именно на вторую ночь. Все закончилось довольно быстро. Мне плохо. Чувствую себя отвратительно. Такое впечатление, что кто-то очистил мои яйца от скорлупы. Или что-то в этом роде. Едва могу стоять. Колени дрожат. Пиво перекатывается в желудке. Меня буквально вымотал наш с Марией быстрый цирковой трюк. Болит голова. Глаза слезятся. Мария уходит. Вижу, как она протискивается в дверь. Думаю, что она сильно пьяна. Я даже не уверен, что она поняла, чем только что занималась. Может быть, она делает это довольно часто. Плевать ей, что будет дальше. Наверное, ей просто хочется получить удовольствие. А на все остальное она кладет большую кучу. Ну да. Пусть так. Как там говорится про первый раз? После первого раза мальчик превращается в мужчину? Он стоит на своих ногах? Нежной юности наступает конец? Приходит пора взросления? Гм… Мой первый раз уже позади. А я все еще чувствую себя маленьким мальчиком, который писает в штаны. Думаю, что это хорошо. Я совсем не хочу становиться взрослым. Я хочу оставаться нормальным мальчиком. Развлекаться. Если понадобится, прятаться за спины родителей. И всему этому нужно положить конец? И только потому, что мой член оказался вставленным в развратное отверстие Марии? Но ведь этого все равно никто не видел. Я никому ничего рассказывать не буду.
Бог должен отнестись ко мне с пониманием. Сделаем вид, что ничего не было. Постепенно вся эта ситуация начинает казаться мне слишком сложной. И вообще, почему я должен становиться взрослым? Или скажем по-другому: какой такой абсолютный идиот придумал взросление? Почему все мы не можем оставаться маленькими мальчиками? Которые хотят развлекаться? Трахаться, смеяться, быть счастливыми? Мечусь по предбаннику. Ощущаю свое недовольство. Как будто кончился сон. Или что-нибудь в этом роде. Как будто всё уже позади. Я все еще дрожу. Кожа бледная. Чувствую себя одиноким. Я совсем один в этом проклятом огромном мире. В каком-то вонючем интернате. И называется-то весьма кстати: Нойзеелен — «новая душа». Да, у меня новая душа. Это я могу сказать. Новая обгаженная душа. Я скучаю по дому. По родителям. Зачем они ругаются? Где моя сестра? И почему, черт подери, я стал таким агрессивным? Я только что, дьявол тебя возьми, отделал девицу. Пьяную. С большими сиськами и развратным влагалищем. Может быть, сама она этого даже не заметила. Вот так подфартило. Плескаю себе в лицо немного воды. Потом иду писать. Мне уже давно нужно пописать. Мне кажется, я уже чуть-чуть намочил штаны. На мне все еще этот отвратительный презерватив. Теперь он уныло болтается. Член давно уже перестал быть твердым. Швыряю резинку на пол. Пусть у них утром будут проблемы. Если его найдет уборщица. Если его найдет хоть кто-нибудь. Подхожу вплотную к унитазу. Поднимаю стульчак. Писаю. Рядом с унитазом. Мне все равно. Специально пускаю струю на стенку. Это весело. Все течет на пол. Почти потоп. Я напустил уже приличную лужу. Потом падаю на колени. Блюю. Блюю долго.
Сегодняшних событий для меня как-то многовато: вместо того чтобы спать, лез по пожарной лестнице, пил все, что горит, немного потрахался и стал взрослым. На одну ночь вполне достаточно. Тут, я думаю, вытошнило бы любого. Встаю, вываливаюсь в предбанник. На пижамной куртке видны коричневые пятна. Плевать. Так и так никто не заметит. На кафельном полу лежит желтый презерватив. В нем белая жидкость. Ее хорошо видно. Думаю, утром кто-нибудь порадуется. Может быть, Мален. Может быть, воспитательница. Выхожу в коридор. Вижу на стене множество фотографий. Фотография Мален и фотографии всех остальных. Прислушиваюсь к шуму своих шагов. Я один. Никто не поможет. Стою перед комнатой номер 330. Комната Мален. Ничем не примечательная деревянная дверь с обыкновенной латунной ручкой. Нажимаю на нее.
7
Какими словами можно описать жизнь в интернате?
Тяжелая? Скучная? Напряженная? Мне приходит в голову слово «одиночество». Я чувствую себя одиноким. Хотя ни на минуту не остаюсь один. Возьмем самый обычный день: просыпаюсь в 6.30. В дверях стоит воспитатель Ландорф. «Пора», — говорит он.
Медленно поднимаю голову. Смотрю на Яноша. Видны только растрепанные волосы. У нас еще полчаса времени. Янош хочет использовать их для сна. По утрам он никогда не умывается. Я встаю. Беру мешочек с туалетными принадлежностями. Еле передвигая ноги, тащусь по Развратному коридору. Завтрак в 7.15. Булочки, «Нутелла», йогурт. Занятия начинаются в 7.45. Сначала только зубрежка. Полчаса торчишь на месте и зубришь. У них это называется силентиум. Такая фишка бывает только в интернате. Обычно народ спит, спрятавшись за приподнятую книгу. Иногда книга падает. Не повезло. Потом обычные уроки. Шесть штук в день. Включая субботу. Большая перемена после второго урока и маленькая после четвертого. Народ достает бутерброды из заначенных в столовой. К этому времени вкус у них отвратительный.
В 13.15 обед. Что дают — можно прочитать перед входом в столовую. Чаще всего рис с каким-нибудь соусом. Раз в шесть недель дежурство по столовой. Тогда приходится носиться между столами, пока остальные едят. Накрывать и убирать со стола. Когда все поели, наступает твоя очередь. Ешь с персоналом на кухне. После обеда свободный час. Потом время для домашнего задания. И ужин.
Два часа свободного времени. Вечерний туалет. Сон. Отбой для тех, кому исполнилось шестнадцать, в 22.30.
Какими словами можно описать жизнь в интернате?
А я здесь уже четыре месяца.
* * *
Вхожу в комнату Троя. В открытое окно падает слабый свет. Занавески колышутся на ветру. Их тени танцуют на потрескавшемся паркете. Пол серый, унылый. На дырявой стене пара постеров. Ужасы Второй мировой войны. Кричащие дети. Разбомбленные города. Отчаявшиеся солдаты. Рядом висят газетные статьи про SS. Смотрю на отвратительные рожи. Геббельс. Геринг. На стене краской, напоминающей кровь, написано следующее изречение: Is this the way life’s meant to be?[3]Одна буква перетекает в другую. И все равно их легко прочесть. Кровать в комнате одна. Стоит посередине. Подушка и одеяло скомканы. На них сцены из фильма «Сердце дракона». Огромный огнедышащий дракон сражается с рыцарем Круглого стола. Надпись: We will always succeed![4]Письменный стол справа у окна; на нем много всякого барахла, в основном книги, цветные карандаши и фотографии. На подоконнике пачка рисунков. Сплошь голые тетки с большими грудями. Я здесь еще ни разу не был. Мне немного стыдно. Делаю еще один шаг вперед. У левой стенки шкаф, под завязку забитый книгами. Сам Трой стоит перед шкафом и как раз в этот момент вытаскивает одну из книг. Стивен Кинг, «Отчаяние». Книга — улет. Я ее знаю. Про автора романов, который попадает в автомобильную катастрофу. В результате он оказывается у помешанной бабы. Она его мучает. Отбивает ему ногу и тому подобное. Она говорит, что является его страстной поклонницей и он должен написать книгу для нее. А если он этого не сделает, то умрет. Все очень просто. Книга шикарная. В своей старой школе я предложил читать ее на уроках немецкого. За это поимел «неуд». А читали мы «Огонь души». Вот уж мура так мура. Я так ничего и не понял. Ни одного слова. Насколько я помню, мы читали только такие книги, в которые я никак не мог врубиться. Все авторы говорят сплошными загадками. Почему бы им не писать для сборников викторин? Может быть, сам я не семи пядей во лбу. Какая разница! Подхожу к Трою. Сажусь к нему на кровать. Естественно, на самый краешек. Я не собираюсь нагонять на него скуку. Его лоб недовольно морщится. Трой приподнимает «Отчаяние» повыше. Обложка зеленая. Надпись серебристая. Когда падает свет, она начинает светиться. Писатель явно освободился от всяких забот. Нет у него больше никаких проблем. У Стивена Кинга на счету в банке миллионы. Плевать ему, что у его сына по математике. Жизнь продолжается. Он пишет книги. Счастлив. Я думаю, что хорошо быть Стивеном Кингом. Недавно у меня опять были две контрольные. Скорее всего, обе написаны ужасно. Мне их еще не вернули. Одна по математике, вторая по немецкому.
