Красные электронные цифры на стоявшем на окне транзисторе показывали 04.56. За окном было по-прежнему совершенно темно; только несколько косых лучей от уличного фонаря падало на угол погруженного во тьму здания бывшей пекарни на другой стороне улицы. Предметы, которые он различал на кухне, казались окутанными такой же мертвенной дымкой. Стол, стулья. Плита, мойка, полка над кладовкой, куча газет «Альгемайне» в корзине в углу. Он открыл дверцу холодильника и снова закрыл. Взял с сушилки стакан и выпил воды из-под крана. «Эрих мертв, — подумал он. — Мертв».
Ван Вейтерен вернулся в спальню и оделся. Ульрика пару раз беспокойно повернулась в постели, но не проснулась. Он проскользнул в прихожую и закрыл за собой дверь. Надел ботинки, шарф и пальто. Вышел из квартиры, тихонько спустился по лестнице и оказался на улице.
Накрапывал дождь — или, скорее, опускался, точно мягкий занавес из парящих легоньких капель. Температура — семь-восемь градусов тепла. Полное безветрие, улицы пустынные, словно перед давно ожидаемой бомбежкой. Темные, погруженные в себя — и в бесхитростный сон окружающих домов.
«Эрих мертв», — подумал он и двинулся вперед.
Вернулся он через полтора часа. Ульрика сидела на кухне в полумраке и ждала, сжимая в руках чашку чая. Он уловил ее укоризненное беспокойство и сострадание, но это тронуло его не больше, чем ошибочный звонок или формальные соболезнования.
«Надеюсь, она выстоит, — подумал он. — Надеюсь, я не утяну ее за собой».
— Ты промок, — сказала она. — Далеко ходил?
Он пожал плечами и уселся напротив нее.
— В сторону Лера, — ответил он. — Дождь довольно слабый.
— Я уснула. Извини.
— Мне надо было пройтись.
Она кивнула. Прошло полминуты; затем она протянула через стол ладони. Они остались лежать приоткрытыми в нескольких сантиметрах от него, и через некоторое время он взял их в свои и нерешительно пожал. Он понимал, что она чего-то ждет, что надо что-то сказать.
— В детстве я знал пожилую пару, — начал он. — Их фамилия была Блуме.
Она слегка кивнула, глядя на него вопросительно.
Он скользнул взглядом по ее лицу, а затем продолжил:
— Возможно, они были не так уж стары, но казались самыми старыми на свете. Они жили в нашем квартале, через несколько домов от нашего, и почти никогда не выходили на улицу. Увидеть их можно было лишь иногда в воскресенье днем, и тогда… тогда замирали любые игры и вся жизнь на улице. Ходили они всегда под руку, по теневой стороне улицы, мужчина непременно в шляпе, и их окружало облако скорби. Бабушка рассказала мне их историю, когда мне, думаю, было не больше семи лет. Когда-то у супругов Блуме были две дочери, две прелестные молодые дочери, которые однажды летом отправились вместе в Париж. Там их обеих убили под каким-то мостом, и с тех пор родители больше ни с кем не общались. Девушек доставили домой во французских гробах. Вот такая история… мы, дети, всегда смотрели на них с глубочайшим почтением. Просто с чертовским уважением…
Он умолк и выпустил руки Ульрики.
— Дети не должны умирать раньше родителей.
Она кивнула.
— Хочешь чаю?
— Спасибо. Если ты добавишь туда несколько капель рома.
Она встала. Подошла к столику возле мойки и включила электрический чайник. Немного покопалась среди бутылок в шкафу. Ван Вейтерен остался сидеть за столом. Сцепил руки в замок и опустил на них подбородок. Прикрыл глаза и вновь почувствовал боль в глазницах. Жгучая боль распространялась оттуда к вискам.
— Мне уже доводилось переживать это…
Ульрика обернулась и посмотрела на него.
— Нет, не по работе. Просто я много раз представлял себе смерть Эриха… что мне придется хоронить его, а не наоборот. Не в последнее время, а гораздо раньше. Восемь — десять лет назад. Представлял со всей очевидностью… отца, который хоронит сына, не знаю, возможно, подобным мыслям предаются все родители.
Ульрика поставила на стол две дымящиеся чашки и снова села напротив Ван Вейтерена.
— Я — нет, — сказала она. — Во всяком случае, не столь явственно. Почему ты мучил себя подобными вещами? На то должны быть причины.
Ван Вейтерен кивнул, осторожно отпив крепкого и сладкого напитка.
— Да… — Он немного поколебался. — Да, причины были. По крайней мере, одна… когда Эриху было восемнадцать, он пытался покончить с собой. Наглотался таблеток, которых хватило бы на пять-шесть взрослых людей. Его обнаружила подружка и вовремя доставила в больницу. Если бы не она, он бы умер. Прошло уже более десяти лет, а какое-то время это снилось мне каждую ночь. Не только его пустой, отчаявшийся, виноватый взгляд в больничной постели… мне снилось, что его затея удалась и я хожу менять цветы на его могиле. И тому подобное. Такое ощущение, будто… будто я тренировался. Теперь это стало реальностью, ведь в те годы я знал, что рано или поздно так и будет… или думал. Я уже почти успел забыть, а теперь так и вышло. Эрих мертв.
Он снова умолк. По лестнице прошел разносчик газет или кто-то из соседей. Ульрика собралась было что-то сказать, но передумала.
— Я сейчас пытался зайти в церковь Кеймер, — продолжал Ван Вейтерен, — но она оказалась закрыта. Ты можешь мне объяснить, зачем надо запирать церкви?
Она медленно погладила его руки. Прошла минута. Потом две. Ульрика пыталась подобрать слова, он это понимал.
— Эрих умер не по собственному желанию, — наконец сказала она. — Это большая разница.
Он не ответил. Высвободил правую руку и отпил глоток.
— Возможно, — произнес он. — Может, разница и большая. Сейчас мне трудно судить.
Снова повисла тишина. Через окно в кухню начал проникать серый рассвет. На часах было несколько минут восьмого. Улица и город проснулись. Наступил еще один ноябрьский день. Жизнь снова набирала темп.
— Я больше не в силах говорить об этом, — сказал Ван Вейтерен. — Не понимаю, какой смысл обращать это во множество слов. Извини, что я так молчалив, я благодарен тебе за то, что ты здесь. Бесконечно благодарен.
— Я знаю, — отозвалась Ульрика Фремдли. — Слова тут ни при чем. Да и речь, вообще, не о нас. Давай пойдем немного приляжем?
— Мне бы хотелось, чтобы вместо него убили меня.
— Это бессмысленно.
— Знаю. Несбывшиеся желания всегда бессмысленны.
Он допил остатки и пошел за ней в спальню.
Ближе к середине дня позвонила Рената — его бывшая жена, мать его покойного сына. Она проговорила с ним минут двадцать: то говорила, то плакала. Положив трубку, он подумал о словах Ульрики:
«Речь, вообще, не о нас».
Ван Вейтерен решил попробовать держаться за эту мысль. Ульрика потеряла мужа при сходных обстоятельствах; дело было почти три года назад, тогда они и встретились. Ван Вейтерен и Ульрика Фремдли. Кое-что говорило за то, что она знает, о чем тут речь.
