В результате впервые за все время с начала либеральных преобразований вновь стало выгодно производить, и экономическая активность решительно переместилась в регионы.
Главным способом добывания больших денег стало уже не ограбление государства и функционирующих предприятий, но установление контроля за наиболее крупными и перспективными предприятиями с расширением их производства. Крупный бизнес рванулся в регионы — и именно в ходе этого рывка были созданы некоторые из нынешних крупнейших корпораций России.
Понятно, что о законности совершаемых действий в условиях жесткой схватки всех со всеми за привлекательные активы в этих условиях думали если и не совсем в последнюю, то, во всяком случае, далеко не в первую очередь. При этом юридическое оформление новых приобретений и их формальное соответствие действующему законодательству было в отличие от предыдущего этапа исключительно важной задачей. Это обусловливалось самим характером новых ключевых активов: производство в отличие от спекулятивных операций по своей природе является долгосрочным процессом и потому требует хотя бы формальной юридической защищенности. Поэтому роль государства на новом, производительном этапе была значительно более высокой, чем на предшествующем, спекулятивном этапе либеральных реформ: захват собственности должен был быть признан и одобрен государством.
Новая форма ведения бизнеса качественно повысила роль силовых структур. С одной стороны, захват, перехват и вырывание из рук перспективных производящих активов, все эти «войны за собственность» осуществлялись при помощи не только прямого насилия, но прежде всего с использованием государственных инструментов воздействия, включая широкое возбуждение уголовных дел. Это превращало указанные структуры в ключевого, критически важного участника процесса, без которого он просто не мог развиваться.
С другой стороны, именно представители силовых структур обладали наибольшей возможностью узаконивания тех или иных приобретений, сделанных представителями коммерческой олигархии в это бурное время самыми разными методами, вплоть до прямого давления на по-прежнему бесправные, по сути дела, суды.
Не вызывает сомнения, что активизация передела собственности открыла широкие возможности перед представителями не только коммерческой олигархии, но и нарождавшегося в недрах силовых структур качественно нового социального явления — олигархии силовой.
В результате этих процессов роль силовых структур в экономике резко возросла, и представители сформировавшихся в их рамках групп, осознавших свои корпоративные и групповые интересы, стали задумываться о конвертации своих возросших возможностей в политическую и административную власть, по-прежнему являющуюся в нашей стране непосредственным источником и единственно возможной гарантией собственности.
Путин был выдвинут в президенты отнюдь не представителями этих групп: они были еще относительно слабы и раздроблены. Но он вновь стал выразителем этого процесса и, нуждаясь в социальной и административной базе для освобождения от контроля со стороны представителей «семьи» и коммерческой олигархии, возглавил и катализировал формирование силовой олигархии и рост ее группового самосознания.
Процесс этот, как и в целом изменения социальной структуры российского общества последних двух десятилетий, происходил с исключительной по историческим меркам быстротой. Уже в 2001 году руководитель одного из региональных Управлений внутренних дел в простоте душевной публично на совещании с весьма широким составом участников сформулировал задачу своих подчиненных в следующей форме: «Мы должны победить организованную преступность для того, чтобы взять на себя выполнение ее функций».
МВД никогда не было носителем передовой для силовых структур идеологии; насколько можно понять, она вырабатывалась (разумеется, преимущественно стихийно) в ФСБ и некоторых других структурах и затем растекалась по остальным ведомствам, лишь частично, с большими искажениями и запозданием транслируясь разнообразными средствами массовой информации. Поэтому подобное высказывание руководителя региональной милиции свидетельствовало не только о полном созревании к тому времени данной идеи, но и том, что она была выработана задолго до ее случайного оглашения.
Принципиально важно, что о восстановлении законности по-прежнему произносились лишь дежурные заклинания; речь шла о перехвате действительно общественно значимых функций, на низовом уровне в то время выполнявшихся преимущественно организованной преступностью: о регулировании экономического оборота и в целом всех общественно значимых действий личностей и компаний.
По сути дела, это одна из важнейших функций государства. Организованная преступность не смогла стать государством отнюдь не потому, что не была способна осознать и поставить перед собой подобную задачу, — существовали же, в конце концов, разнообразные государства пиратов. Проблема была в образе действия: организованная преступность выполняла функции государства по регулированию общественной жизни не в интересах самого регулируемого ею общества в целом или каких-то его значимых элементов, но исключительно в собственных корыстных целях, понимаемых к тому же весьма узко.
Силовые олигархи вырвали эту функцию из рук преступных сообществ, но также в эгоистических групповых, а не общественных целях. В результате они победили организованную преступность не для того, чтобы нормализовать развитие общества, а лишь чтобы самим занять ее место и, по сути дела, стать ею.
И, надо отдать должное, в целом им это, насколько можно понять в настоящее время, вполне удалось.
До завоевания силовой олигархией политической власти расширение контроля ее представителей за бизнесом касалось лишь компаний максимум третьего-четвертого эшелона и шло «в тени» основного процесса — реструктуризации коммерческой олигархии. Ее представители, не сумевшие вовремя переориентироваться со старой, спекулятивной модели развития на требования новой, «производящей» экономики, беспощадно вытеснялись «молодыми волками».
Однако после концентрации политической власти в стране представителями силовой олигархии и быстрого одержания при помощи формирования «вертикали власти» (в ходе создания федеральных округов и института полномочных представителей президента в этих округах) принципиальной политической победы над губернаторами, бывшими общими противниками коммерческой и силовой олигархий, вполне логично возник вопрос «кто кого» — классический вопрос о власти.
Коммерческая олигархия, привыкшая рассматривать силовиков как обслуживающий персонал, в массе своей не успела осознать их укрепления до степени возникновения этого вопроса. Однако главная причина ее поражения заключалась в ее удаленности от рычагов государственного управления и, главное, осуществления легитимизированного насилия от имени государства, монополия на использование которых просто по институциональным причинам принадлежала силовой олигархии. Сыграла свою роль и раздробленность: привыкнув жестко конкурировать друг с другом за те или иные объекты собственности и за доступ к политической власти, коммерческие олигархи с удовольствием помогали силовым олигархам «мочить» своих конкурентов даже тогда, когда было уже ясно, что вопрос стоит не о коммерческих разборках, а о политическом господстве.
