— А тебе завидно, что тебя не пригласили? — съехидничала Алина. — Хочешь, вместе пойдем, попросим, чтобы и тебя нарисовал?
— Вот еще! — фыркнула обиженная Майка и отвернулась.
Алина повертела в руках визитную карточку.
«Разумов Глеб Владимирович», — прочитала она.
Страх перед улицей и мужчинами не проходил. Алина не знала, что делать. Жить в таком состоянии было невозможно, и она решила бороться с этим всепоглощающим страхом одним-единственным способом — по принципу: клин клином вышибают.
Она заставляла себя одеваться и выходить на улицу. Заставляла себя целыми часами бродить по городу и не шарахаться от мужчин. Алина словно открывала мир заново. Она привыкала к нему, так тяжелобольной человек, который долгое время провел в больничной палате, наконец-то выздоровел и вышел на свет божий и теперь смотрит по сторонам с изумлением и непонятной тревогой, оттого что слишком отвык...
С каждым таким походом ей становилось чуточку легче. Единственное, что она так и не смогла себя заставить, — это ходить по улицам вечерами. Как только на город отпускались сумерки, Алина стремительно влетала в автобус или троллейбус и ехала домой, подгоняя про себя водителя: «Быстрее, еще быстрее, ну!!!» — чтобы успеть оказаться в квартире до наступления полной темноты.
За две недели таких прогулок Алина почти пришла в себя — город уже не казался ей страшным монстром, готовым в любой момент кинуться на нее из-за угла.
Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась от прежних. Алина шла по центру, разглядывая красочные витрины и вывески. Погода с самого утра хмурилась, и Алина то и дело с тревогой поглядывала на небо, затянутое серыми тучами, надеясь успеть дойти до остановки до начала дождя.
Но дождь все-таки застал ее в самом неподходящем месте. Он хлынул сильно и резко, словно кто-то на небе перевернул огромное полное ведро. Алина юркнула в первую попавшуюся дверь, над которой успела разглядеть надпись «Выставка современной живописи».
Выставочный зал был огромен и почти пуст, лишь несколько человек, загнанных сюда ливнем, в ожидании его окончания, от нечего делать медленно прогуливались вдоль стен со скучающим видом. Алина взглянула сквозь двери на потоки дождя, заливающие улицу, и, вздохнув, присоединилась к остальным.
Алина была далека от мира искусства, но две работы в глубине зала привлекли ее внимание сразу — портрет молоденькой девушки, почти девочки, и изображение летящей по небу лошади.
У девочки было удивительно светлое лицо — она смотрела с холста любопытными, жизнерадостными глазами, которые, казалось, дарили свет всем, глядящим на нее. Чувствовалось, что она просто приплясывает от нетерпения, всем своим существом порываясь сбежать из рамки в такой зовущий, прекрасный и манящий окружающий мир.
Крылатая лошадь летела по черному небу, где, словно цветы, были рассыпаны гроздья созвездий, и столько стремительности было в ее полете, что казалось, никто не может удержать ее, никто никогда не обуздает...
И с того и с другого холста исходили доброта и сила. Человек, написавший эти картины, должно быть, настоящий мастер и, как все настоящие мастера, умный и добрый.
Алина, подумав об этом, с любопытством прочитала подпись под картинами. Фамилия художника показалась ей странно знакомой: Разумов Г. В.
Алина нахмурилась, вспоминая.
«Это же тот самый художник, с которым я познакомилась в автобусе!» — через пару минут осенило ее. Интересно, куда она засунула его визитку?
Алина порылась в сумке и отыскала смятую карточку. Так оно и есть — Разумов Глеб Владимирович.
Два дня Алина боролась с искушением позвонить. Документы в институт были благополучно сданы, но готовиться к экзаменам совершенно не хотелось. На третий день Алина сдалась. Она подошла к телефону и, не выпуская из руки визитной карточки, набрала номер.
Трубку сняли не сразу.
— Здравствуйте, а Разумова Глеба Владимировича можно к телефону?
— Минутку, — ответил ей незнакомый приятный мужской голос, и в трубке послышалось: — Глеб! Тебя! Подойди к телефону!
— Я слушаю.
— Здравствуйте. — Алина чувствовала непонятное волнение. — Я... Это та девушка из автобуса, помните?
— Да-да, конечно! — обрадовался голос. — Я уже, честно говоря, боялся, что вы не позвоните. Думал разыскивать вас через милицию.
— Ну, это слишком, — улыбнулась Алина.
— Когда вы будете свободны? Мы можем встретиться прямо сегодня.
— Сегодня? — Такой скорости Алина не ожидала. — Давайте лучше завтра.
— Давайте, — сразу согласился художник. — Во сколько?
— В два часа дня.
— Хорошо. Я буду ждать вас на остановке «Площадь Ленина», у булочной. Оттуда до моей мастерской две минуты ходу. Договорились?
— Договорились.
— Я очень надеюсь, что вы придете. До завтра.
— До свидания. — Алина повесила трубку и коснулась ладонью пылающей щеки.
«Сумасшедшая...» — подумала она и набрала номер Майки.
— Май, выручи меня...
— Чего у тебя опять стряслось?
— Помнишь того художника в автобусе?
— Только не говори мне, что ты ему позвонила! — Нет, Майка периодически была просто невыносима.
— Мы с ним договорились встретиться завтра в два. На площади Ленина. Одна идти я боюсь.
— Ага, ты, значит, делаешь глупости, а я должна тебя выручать?
— Ну, Май, ну неужели тебе неинтересно? Мы же никогда не были в мастерской у художников!
— Может, он вовсе и не художник?!
— У него в визитке написано, что он старший преподаватель в нашем педагогическом, на художественно-графическом факультете. И потом, я видела две его картины на выставке.
— В визитке все, что угодно, можно написать! Я, может, тоже не простая абитуриентка, а декан института!
— Майка, ну не будь занудой! Я тебя не так часто о чем-нибудь прошу!
— Ну ладно, — сменила Майка гнев на милость. — Но только ненадолго. Да, и продиктуй мне адрес и телефон этой его мастерской. Я их Стасу оставлю, чтобы знал потом, где нас искать.
— Ради бога, записывай. — И Алина продиктовала подруге и то и другое. — Завтра в час я к тебе зайду.
— Договорились.
Алина положила трубку и машинально шагнула к зеркалу. Ей до безумия захотелось иметь собственный портрет.
Глеб Владимирович Разумов к своим сорока годам имел уже достаточно известное имя. Без его работ не обходилась ни одна выставка, несколько картин приобрел музей, а кое-что было продано за границу. В педагогическом институте на художественно-графическом факультете он преподавал графику и скульптуру, был членом Союза художников и имел персональную мастерскую в здании, выделенном специально под мастерские преподавателям худграфа. В семейной жизни тоже был полный порядок — жена и двое уже совсем взрослых сыновей. Жена когда-то училась вместе с ним в институте, подавала большие надежды, но, когда родились дети и творческая карьера Глеба Владимировича пошла вверх, Ольга как-то сразу отошла на второй план, забросила живопись и занялась исключительно воспитанием детей и созданием семейного уюта. Поначалу было очень здорово приходить домой, влезать в заботливо подставленные тапочки, ужинать наваристым борщом, укладываться в белоснежную постель, наутро надевать выглаженную и накрахмаленную рубаху с предусмотрительно вложенным в карман носовым платком, но через какое-то время эта забота начала его раздражать. Он цеплялся к мелочам, устраивал скандалы, несколько раз напивался до свинского состояния, пока наконец не понял в одно далеко не прекрасное утро, что расплывшаяся тетка, которая может говорить только о стирке, готовке и детях, не имеет никакого отношения к его Оленьке, с которой они вместе когда-то рисовали на окнах института цветы, мечтали о будущем и целовались в подъездах.
