Я продолжала сидеть на холодном полу в темном холле. Мне действительно требовалось выпить. Я чувствовала себя безумно одинокой и выпила бы сейчас даже банановый шнапс, если бы знала, где его найти. Сначала я подумала, не разбудить ли мать, чтобы попросить спиртного у нее, но совесть мне не позволила. Она так обо мне беспокоилась, и, если бедняжке удалось уснуть, надо быть последней свиньей, чтобы разбудить ее.
Может, у Хелен что-нибудь есть?
Я устало поднялась по лестнице, но, когда осторожно вошла в ее спальню, постель оказалась пустой. Или она осталась ночевать у Линды, или какому-то парню здорово повезло. Если она действительно проведет ночь с мужчиной, то его наверняка утром найдут покончившим с собой, причем рядом будет лежать записка примерно такого содержания: «Я добился всего, к чему стремился в жизни. Так счастлив я уже никогда не буду. Поэтому я хочу умереть. PS: Она — настоящая богиня».
Тут я вдруг дико испугалась за Кейт, как будто и без того не чувствовала себя ужасно. Меня охватила паника: а что, если с ней случилась беда?
Я кинулась в свою комнату и облегченно вздохнула, услышав ее тихое дыхание.
Немного отдышавшись и остыв, я задумалась, как же справляются другие родители. Как они могут позволить своим детям играть с другими детьми? Неужели они не впадают в панику, если не видят своего ребенка более пяти минут? Мне уже сейчас трудно, а какого черта я буду делать, когда она пойдет в школу? Я не смогу оставить ее так надолго. Директору придется разрешить мне сидеть в классе.
Теперь мне в самом деле требовалось выпить.
А вдруг Анна дома?
Я потащилась к ее спальне, тихонько приоткрыла дверь, и в нос мне ударили пары. В смысле алкогольные пары.
Бинго!
«Слава богу», — подумала я, решив, что явилась в правильное место.
Анна свернулась калачиком в постели, разбросав длинные темные волосы по подушке. Рядом с головой лежало нечто, напоминающее коробку из-под биг-мака.
— Анна, — прошептала я и немного потрясла ее.
Никакого впечатления.
— Анна! — снова зашептала я, но уже значительно громче и тряханула ее посильнее. Потом повернула настольную лампу и направила свет ей в лицо, по типу гестапо. — Просыпайся же!
Анна открыла глаза и уставилась на меня.
— Клэр? — недоверчиво спросила она.
Похоже, она и в самом деле перепугалась. Ей, наверное, показалось, что у нее галлюцинации. Бедная девочка! Ведь, насколько она знала, я находилась за четыреста миль, в другом городе, в другой жизни. И вдруг я появляюсь в ее комнате среди ночи. Да еще собираюсь клянчить.
— Анна, прости, что побеспокоила, но у тебя нет чего-нибудь выпить? — спросила я.
Она продолжала не мигая таращиться на меня.
— Почему ты здесь? — спросила она слабым, испуганным голосом.
— Потому что я ищу чего-нибудь выпить, черт побери, — рассердилась я.
— У тебя ко мне послание? — поинтересовалась она, все еще глядя на меня расширенными глазами.
«О господи!» — в раздражении подумала я.
Анна обожала все связанное с оккультизмом. К примеру, она мечтала быть одержимой дьяволом. Или жить в доме с привидениями. Или обладать даром предсказывать несчастья. Она явно надеялась, что я — некое паранормальное явление. Или была пьянее, чем обычно.
Мне так хотелось сказать ей какую-нибудь гадость!
— Да, Анна, — промолвила я, решив пошутить, но чувствуя себя довольно глупо. — Они меня послали. Послали за выпивкой.
— В рюкзаке, — слабо прошептала она.
Ее рюкзак валялся на полу рядом с одной туфлей (что случилось с другой?), пальто, коробкой с чипсами и банкой пива. Я с трудом открыла рюкзак, так как к шнуру были привязаны два воздушных шарика. Анна определенно была на какой-то вечеринке.
Обнаружив в рюкзаке бутылку белого вина, я чуть не разрыдалась от облегчения.
— Спасибо, Анна, — сказала я, — я расплачусь с тобой завтра.
Она все еще сидела на кровати, обалдевшая и испуганная, и только гупо кивнула.
Я проверила Кейт. Она мирно спала.
Вообще-то я боялась, что найду ее сидящей в корзинке, скрестив руки на груди, в ожидании папочки, которого я ей пообещала. Но она спала, смотрела свои детские сны про розовые облака и теплые кроватки, про милых людей, от которых приятно пахнет, про места, где много еды, можно долго спать и где все тебя любят.
И где не надо стоять в очереди в уборную.
Я отнесла бутылку вина на кухню и осторожно открыла. Я знала, что, выпив, почувствую себя лучше. Но только я успела налить себе стакан, как появилась Анна. Она терла глаза и пребывала в явном замешательстве.
— Ох, Клэр, это в самом деле ты! Значит, мне ничего не привиделось, — сказала она с заметным облегчением, но в то же время несколько разочарованно. — А я решила, что у меня глюки. Потом подумала, что ты — видение. Но если бы ты была видением, то наверняка появилась бы в чем-то более симпатичном, чем эта ужасная мамина ночная рубашка.
— Да, это в самом деле я, — улыбнулась я. — Извини, если напугала. Но мне до смерти хотелось выпить.
Я подошла к ней и обняла — все-таки приятно было ее видеть.
Анна сильно походила на Хелен — маленькое белое личико, узкие кошачьи глаза, забавный маленький носик. Но сходство на этом кончалось. Во-первых, я не испытывала по двадцать раз в день желания убить Анну. Она была гораздо тише, милее и всегда добра со всеми. К сожалению, она была несколько туманной и не от мира сего. Она как бы обитала в другом мире, среди фей.
Ну, пожалуй, мне не стоит наводить тень на плетень. Дело в том, что Анна была чем-то вроде… ну, хиппи, что ли.
У нее никогда не было постоянной работы, и она вечно болталась на фестивалях рока. Каждый раз, когда я приезжала из Лондона и спрашивала о ней, мама говорила что-то вроде: «Анна уехала в Гластонбери» или «Анна в Лиздунварне».
А случалось — и это были очень плохие дни, — когда мама говорила:
— Откуда, черт возьми, я знаю, где Анна? Ведь я всего лишь ее мать, будь оно все проклято!
Иногда она устраивалась на работу. По большей части в заведения, торгующие на вынос. Но нигде не задерживалась. По странному совпадению, эти рестораны гоже быстро закрывались.
Еще, как я уже говорила, Анна торговала наркотиками. Иногда. И крайне деликатно. Она не болталась у школьных ворот, пытаясь всучить первосортный героин восьмилеткам.
Порой Анна продавала немного гашиша своим друзьям и членам семьи. Вне сомнения, в убыток себе.
Ненадежный способ существования, но, похоже, се это не беспокоило.
Папа сердился на Анну. Называл ее безответственной. И, разумеется, обвинял во всех бедах Анны меня, хотя это было не совсем справедливо. Папа говорил, что я «умотала» в Лондон — именно так он выражался — как раз тогда, когда Анна находилась в очень опасном возрасте, и что я подала ей дурной пример, бросив хорошую работу и переквалифицировавшись в официантки.
