— Понятия не имею, что вы имеете в виду.
Пенни и бровью не повела на мои возражения.
— Дорогая, я здесь для того, чтобы помочь тебе. Я знаю, в чем проблема. Это ведь Людо, правда?
Людо? О чем она? Пенни ни о чем не может знать — это просто невозможно. Если только Лайам не… нет, быть такого не может. Пенни просто болтает, стараясь заманить меня в мышеловку. «Сделай невинный вид, — приказала я себе, — ведь ты почти чиста».
— Людо просто прелесть. Разве с ним могут быть проблемы?
— Кэти, ты смелая девушка, но я знаю, что в глубине души ты страдаешь.
Я бы не назвала свои чувства страданием. К чему она, черт возьми, клонит?
— Вы, должно быть, выпили лишнего, — бросила я без всякого злого умысла.
— Дорогая, — произнесла Пенни, не обратив на мои слова никакого внимания, — ты должна понимать, что мужчины не похожи на нас. У них более сильные… эмоции. Нельзя возлагать ответственность на каждого из них в отдельности, половая принадлежность — вот что виной всему. Я слышала об этом по телевизору — мужские гены заставляют их вытворять страшные вещи. Мы должны научиться терпеть, отворачиваться и ничего не замечать. Викторианское притворство, вот как это можно назвать.
Теперь я была совсем сбита с толку.
— Что вы имеете в виду, говоря «более сильные эмоции»? И какие еще «страшные вещи»? — поинтересовалась я. Но, спрашивая это, я постепенно начала осознавать, что задумала старая ведьма. Она намекала на то, что у Людо есть любовница или он занят тем, что Хью назвал бы «посевом дикорастущих зерновых». А еще вся эта чушь о том, что их не надо винить. Если бы бедный старина Хью однажды решился на нечто большее, чем флирт, она бы оказалась рядом с ним с острыми ножницами быстрее, чем вы бы успели произнести «Лорена Боббит»[8]. Но вот зачем ей открывать тайну, что ее сын ведет себя как молодой самец, мне — его возможной супруге? Может быть только один ответ: она еще не простилась с мыслью развести нас и спасти фамильное серебро от продавщицы. Я не знала, была ли эта новая стратегия выработана заранее или стала импровизацией. В любом случае я не позволю ей добиться своего.
— Но у Людо ничто не вызывает сильных эмоций, за исключением проблем с орланами, социализма, реформы учебного плана и всяческих других вещей. Это немного скучно, но, честно говоря, я не имею ничего против.
— Ну конечно, есть те… увлечения, о которых Людо разрешает тебе знать, но есть еще и тайные.
— Пенни, достаточно. Людо — самый открытый человек из всех, кого я встречала. У него нет тайн. Я понимаю, вам, как матери, приятно представлять его распутным парнем, перед которым не могут устоять женщины. Но он не такой, я люблю его за то, что у него…
— Есть?
— Нет, Пенни, за то, какой у него характер.
Мне показалось, что это прозвучало немного глупо, но я знала, что в моральном плане одержала победу: конечно, она не была полной, но все же я отвоевала небольшой участок территории, где могла бы комфортно устроиться. Как бы там ни было, Пенни замолчала, хотя это скорее было связано с тем, что принесли блюдо из морского языка для нее и из свиного пятачка для меня, а не с моей отвагой при защите чести ее сына и нашей любви.
Мне бы хотелось, чтобы выставка «Премьер-вижн» была более интересной и эффектной. Конечно, она кажется раем для «наркоманов ткани». Каждый производитель в Европе — и крупный, и никому не известный — приезжает сюда. Сколько их? Не знаю, может быть, тысяча. Две тысячи? А это означает — горы рулонов роскошного бархата, тонкого шерстяного крепа и «о-какой-практичности» вискозы. Эта выставка привлекает лучших дизайнеров со всего мира. Они приезжают сюда в жажде вдохновения, отчаянно надеясь создать определенную модель одежды, похожую и одновременно отличную от всех других, неизвестную и в то же время знакомую, достаточно необычную, чтобы стать обязательной частью гардероба, и вполне практичную, чтобы ее постоянно хотелось носить.
Еще они приезжают для того, чтобы украдкой разглядывать друг друга, пытаться понять тенденции, выбранные конкурентами, целоваться и смеяться и неискренне шутить, время от времени говорить что-нибудь неприятное старому врагу или новому другу, пить шампанское в баре на террасе, насмехаться, шпионить, сплетничать и рыдать.
Как только вам удастся преодолеть специально отобранных, очень крупных охранников-галлов (Пенни не возражала против интимного личного досмотра, предлагая себя, как та рыба, стремящаяся, по рассказам, в определенную часть моря, где обитает более мелкая рыбешка, очищающая ее чешую), вы оказываетесь в одном из трех огромных, напоминающих ангары, залов. Они огромные, но вызывают странное ощущение клаустрофобии из-за угнетающе низкой крыши с балками и порталами зловещего вида.
Пенни, со всем изяществом подняв голову, величественно перемещалась от павильона к павильону — она была в своей стихии. Может, «Пенни Мосс» и небольшая компания, но стоит на арене появиться самой Пенни, и она набирает в весе. Младшие помощники будут отметены в стороны, и из тайных углов появятся управляющие фабрик, смиренно улыбающиеся и отряхивающие с себя крошки.
Моя задача состояла в том, чтобы наблюдать за Пенни и не допустить серьезных ошибок с ее стороны. Я выступала гарантом того, что ее блестящие идеи (теперь появляющиеся лишь время от времени) не будут испорчены (все более частыми) промахами. В конце концов, разве кто-нибудь сможет забыть Год лимонного и фиолетового цветов? Как вы, наверное, догадались, тактика моих действий состояла в том, чтобы внушить Пенни, будто все идеи принадлежат ей. Пенни бегло просматривала образцы тканей, и стоило ее взгляду остановиться на каком-то одном, издавала звук, который показывал, насколько ей нравится эта ткань. Я вторила ей или красиво и гармонично, или очень осторожно фальшивила. И в любом случае решение принималось верное. Вполне возможно, где-то в глубине Пенни понимала, что я вношу свой вклад или даже произношу решающее слово в нашем выборе. Но на уровне сознания, или по крайней мере там, где сознание трансформируется в слова, всю работу выполняла Пенни, а моей задачей было просто выполнять обязанности доверенной прислуги, человека-рекламы и делать грязную работу.
Мое поведение было безупречным, а настроение просто отвратительным. Неловкая попытка Пенни увести Людо из моих рук, если вы простите мне небольшое сентиментальное отступление, заморозила мне сердце. И это произошло в Париже — единственном месте, где мы могли бы быть друзьями или почти сестрами, ведь у нас был общий номер, мы вместе ужинали, и нам предстояло завоевать мир. Я знаю, что мстить нужно немного погодя — это блюдо лучше подавать холодным, но выбор способа мести не должен быть ограничен ничем. У меня по плану был целый «шведский стол» различных блюд и закусок.
Я уже пыталась поступать так раньше, но мои планы всегда заканчивались, как свадьба мисс Хэвишем[9]. Бывает, я действительно хочу сделать какую- нибудь гадость, но в нужный момент забываю о причине моей злости, теряю интерес и чаще всего просто долго жалуюсь Веронике. Как бы там ни было, Пенни — особый случай. Мне слишком тяжело досталось мое нынешнее положение, чтобы рисковать все потерять. И осознание очевидной глупости Пенни всегда было для меня частью этой истории.
