Он сам чувствовал схожее смятение, хотя и пытался это скрыть. Мгновение миновало, и они, словно бы по взаимному согласию, позволили своим рукам опуститься.
Ей потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться, и он отвернулся, чтобы дать ей передышку. Через иллюминатор виднелись белые верхушки облаков, тянувшиеся вдаль, словно огромное смятое белое одеяло, и его радовала яркость дня, даруемая полетом над непогодой. Он повернулся к психологу.
– Вы постоянно проживаете в Шотландии или выступаете, как некий прилетающий консультант? – спросил он, чтобы продолжить разговор.
– Я живу в замке Комрек, но часто оттуда выезжаю. Иногда идет на пользу, если я могу сопроводить новых гостей в замок, чтобы просто их успокоить. Ведь для каждого клиента это большой шаг.
Голос у нее был приятным, но подавленным, как будто она слегка его побаивалась. По крайней мере, именно так истолковал это Эш, а он хорошо разбирался в умонастроениях других людей. Годами отличая честность от нечестности, бравурность от сдержанности, страх от мужества, он отточил свою способность разбираться в нюансах тех, с кем вынуждала общаться его профессия. Или доктор Уайетт просто осторожничает, чтобы ненароком не сообщить чего-то о Внутреннем дворе?
– Значит, эта девушка… – Он указал на спящую блондинку по ту сторону прохода. – По-видимому, на вашем попечении.
Психолог кивнула, но ничего больше не сказала.
– Вы намекнули, что она гостья, – вежливо настаивал Эш. – Разве на самом деле она не пациентка?
– Да, но мы в Комреке предпочитаем относиться к пациентам как к гостям, в противном случае может показаться, что у каждого из них какое-то психическое отклонение или же заразная болезнь, а это совсем не так.
– Вчера я беседовал с Саймоном Мейсби, и он называл Комрек убежищем.
– Что ж, – отозвалась доктор Уайетт. – Думаю, слово «убежище» идеально характеризует замок, пусть даже у нас имеется лицензия на осуществление там медицинской деятельности.
– Какой именно?
Психолога не обескуражил этот конкретный вопрос. Она улыбнулась.
– Проведение крупных и мелких операций, консультации, применение новых, более эффективных лекарств для тех, кто в них нуждается. Мы используем самые современные методы лечения всех видов заболеваний, в том числе психической неустойчивости.
– И все это в роскошной обстановке, обеспечиваемой изрядными гонорарами, которые приходится выплачивать вашим гостям или их благожелателям?
– Да, – спокойно ответила она.
– Плата поступает во Внутренний двор?
Ее темные глаза смотрели теперь в сторону.
– Простите, мистер Эш, – сказала она, – это конфиденциальная информация. Могу ли я спросить, от кого вы об этом услышали?
Он весело улыбнулся.
– Почему все надо так уж скрывать? – Он осторожно нажимал на нее, искренне заинтересованный, но также и полный озорного желания пораскачивать лодку.
– Простите, – повторила она, и у нее действительно был извиняющийся вид, когда она снова встретилась с ним взглядом. – Я должна следовать Кодексу.
– Кодексу? – становилось все интереснее.
– Это не бюрократия, а просто общее правило, но мы должны быть осторожны. Почему бы вам не рассказать мне о себе? Мне сказали, что вы направляетесь в замок Комрек расследовать странные «вещи», которые там происходят. Работа парапсихолога, должно быть, очень увлекательна.
Она намеренно переменила тему, а Эш не хотел отталкивать свою удачу.
– Иногда бывает увлекательна, – согласился он, чтобы помочь ей. – Что вам говорили об этом расследовании?
Теперь, когда он сменил направление, она сразу немного расслабилась.
– Только то, что вы проведете у нас, возможно, с неделю и что мы не должны путаться у вас под ногами, когда вы будете обследовать замок.
– С неделю? – Эш встревожился: он надеялся сделать выводы за пару дней.
Доктор Уайетт кивнула.
– Это огромное здание.
– Так я и думал. Но надеялся закончить свою работу быстрее. Скажите, лично вы ощущали в Комреке что-нибудь странное или необъяснимое?
– Вы хотите сказать, не видела ли я призраков, не слышала ли шагов, когда никого не было? Крики в ночи, громыхание цепей, морозные участки, все такое? – Она шутила, и голос у нее был низким и жутким.
– Не обязательно. – Он проигнорировал преувеличенный черный юмор.
– О, мистер Эш, вы не знаете, что такое Комрек.
Он улыбнулся ей в ответ.
– Кстати, сколько этому замку лет? – Мейсби уже говорил ему, но Эш просто хотел поддержать разговор.
– Думаю, он восходит к четырнадцатому веку, но был значительно расширен и укреплен на протяжении многих лет. Его построили на скале, поэтому он выглядит очень живописно.
Он снова сменил тему.
– Как давно вы работаете в Комреке? – Он едва не сказал во Внутреннем дворе, ответ на что, возможно, оказался бы более интересным; вместо этого он поставил вопрос более расплывчато.
– Почти три года, – ответила она без колебаний. – Мой отец знал сэра Виктора и некоторых из его коллег, и, я думаю, он хотел, чтобы обо мне позаботились, когда он умрет.
– Мне очень жаль. Я имею в виду вашего отца.
– Не стоит. Это было блаженным послаблением – он избавился от боли, которая могла бы терзать его на протяжении многих месяцев. Конец его пришел милосердно быстро и, откровенно говоря, стал облегчением. Трудно смотреть, как страдает кто-то, кого ты любишь.
Она опустила глаза, и печаль ее была вполне ощутимой.
Чтобы движение разговора совсем не «затухло», Эш спросил:
– Откуда вы родом, доктор Уайетт?
– Моя мать была бразильянка, и родилась я в Бразилии. Отец – английский дипломат; он познакомился с матерью в Сан-Паулу; это крупнейший город страны, а вовсе не Рио-де-Жанейро, как думают многие иностранцы. Рио представляет собой игровую площадку, соблазняющую туристов – и преступников, – Бразилиа является резиденцией правительства, но Сан-Паулу является финансовым центром Бразилии.
Она склонила голову набок и посмотрела Эшу прямо в глаза, словно хотела увидеть и убедиться, что ему действительно интересно. А ему было по-настоящему интересно.
– Так вы родились в Сан-Паулу?
– Моя мать была паулистано: так называют жителей этого города. Амбициозные бразильцы стекаются туда в погоне за лучшей жизнью. Это современный город, он все время расширяется. Моя мать была переводчицей и работала в посольстве Великобритании, где и познакомилась с отцом. Я – единственное наследие их брака. – Последнюю фразу она произнесла с оттенком сожаления.
– Они развелись? – Вопрос был поставлен осторожно и, как он надеялся, ненавязчиво.
