Еще минут пять девушка не отрывала глаз от газеты, пытаясь сконцентрироваться на биржевой странице. Наконец она отложила ее и оглянулась вокруг, уверенная, что все смотрят только на нее, и горько сожалея о том, что минут десять назад все узнали, кто она такая.
Ей казалось, что штурман, сидящий в углу, как-то странно смотрит на нее, а этот инженер, глядя на нее, довольно ехидно ухмыляется. Памеле потребовалось задействовать весь свой запас здравого смысла для того, чтобы убедить себя, что голова штурмана забита румбами, компасами и другими премудростями его профессии, а инженер, должно быть, думает о странном поведении одного из четырех моторов, за которые он отвечает и которыми так гордится — для него моторы были как дети.
Прошло почти пятнадцать минут с тех пор, как вошли стюардессы с парижского рейса. Уже пора отправляться к ним и помочь загрузить в самолет продукты. Памела прошла через бетонное поле, подняв воротник жакета и втянув голову в плечи, чтобы защититься от холодного, пронизывающего до костей восточного ветра. Она открыла дверь в пищеблок. Внутри у длинного прилавка стояла Айлин Майлс, парижская стюардесса, ожидая свои подносы для ленча. Рабочий пищеблока сверял бумаги со списком отпускаемой провизии, а мисс Майлс подписывала их.
Девушки за прилавком заворачивали в целлофан куски пирога, делали бутерброды, упаковывали подносы и коробки, ставили готовые блюда в специальные термосы-контейнеры. Десятки самолетов со всех концов мира пополняли здесь продовольственные запасы. Памела смотрела на подносы, сделанные из специальной керамики. Одни стеллажи загружались для индийской авиалинии, другие для Франции, Швейцарии и Америки.
— Посчитай, пожалуйста, столовые приборы, — попросила мисс Майлс. — И подносы. Они, кажется, не положили мне горячий десерт? А, вот это где, под салфеткой, где пряности.
Памела сосчитала сверкающее серебро и сделала пометку-галочку на накладной из папки мисс Майлс.
— Все погружено, — сообщила она стюардессе. — Счастливого полета.
Памела проводила девушку до самолета, помогая ей нести вещи. Она смотрела на элегантные сверкающие бока самолета, на огромный нос с большими «глазами», неуклюжие ноги-шасси, и ее поразила эта удивительная смесь уродства и грации.
До конца дня Памела наблюдала, как отчитываются стюардессы, помогала им и с завистью смотрела, как они отправляются в рейс. Временами возникали длинные промежутки, во время которых делать было нечего. Они сменялись короткими интервалами спешки, когда приходилось мчаться к самолету через летное поле.
Последний рейс был в Брюссель в 16.30, но его задержали. Стюардессы пришли заблаговременно, и Памела уже приготовилась идти домой, когда услышала, что из-за плохой погоды рейс в Брюссель откладывается на час. Самое лучшее, что можно было сделать в этой ситуации, это остаться и помочь стюардессам справиться с пассажирами. Памела принесла им чай из буфета, успокаивала недоверчивых пассажиров, все время надеясь, что ее не спросят, сколько раз она летала. Она брала на руки детей, давая их мамам немного отдохнуть, и держала их с таким видом, как будто это были гранаты с выдернутой чекой. Так, в заботах, незаметно пролетел час. Когда самолет улетел, она выпила чашку чая с бутербродом, потому что на чай к миссис Райли уже опоздала. Раз уж так получилось, Памела решила не торопиться и сесть на следующий автобус, останавливающийся у главных ворот.
Гигантское серо-коричневое облако, похожее на огромную наседку, зависло над Лондоном. Мягкие нижние перья тумана волочились по земле. Памела вышла из зала прилета и остановилась в дверях, не решаясь выйти в холодную и сырую ночь. Огни тускло светили в тумане, от которого противно першило в горле. «Самолет в Брюссель улетел в назначенное время, а при такой видимости, как сейчас, это было бы уже трудно», — подумала она.
Вдруг она услышала, как по бетонному покрытию к ней приближаются чьи-то громкие шаги, из-за сырости их звук значительно усиливался. Казалось, языки тумана вдруг закружились, стали плотнее и внезапно материализовались в высокую широкоплечую фигуру. Сердце Памелы забилось сильнее. В аэропорту было много высоких мужчин, ходивших чуть ссутулившись, чтобы хоть чуточку защититься от пронизывающего холода. Но ни у кого из них не было такой походки и такого подбородка, сильно выступающего над воротником пальто. Памела спустилась по ступенькам. Свет, льющийся из окон позади нее, упал на фигуру мужчины, осветив лицо Роджера Карсона.
— Добрый вечер, — довольно высокопарно поприветствовала она молодого человека, тут же пожалев, что не сказала просто «привет». Она не знала, как обращаться к нему — то ли «мистер», то ли «сэр», — поэтому ничего не добавила.
— Привет, — автоматически ответил он, даже не взглянув на девушку.
Памела медленно пошла к воротам. Ей очень хотелось обернуться и посмотреть на Роджера.
— Минутку, — услышала она подчеркнуто грубоватый голос Карсона, — остановитесь.
Девушка выполнила просьбу, прозвучавшую скорее как приказ, и повернулась в его сторону. Может быть, это туман исказил голос Роджера, и поэтому он звучал так грубо и неприятно? Карсон подошел к девушке и взял ее за руку, как будто боясь, что она убежит. — Я хочу поговорить с вами, — довольно резко произнес он.
— Со мной? — удивилась Памела. Она так растерялась, что с трудом соображала, что ему ответить.
— Я сказал — с вами, — мрачно отрезал он.
Памела внимательно рассматривала его лицо, стараясь уловить в нем хотя бы намек на доброе расположение к себе. Такого намека она не нашла.
Сколько раз она мечтала об этом, с грустью думала Памела. Вот Роджер Карсон останавливает ее в аэропорту, настаивает на разговоре с ней. Она так надеялась, что однажды это случится.
Но он не собирается никуда ее приглашать. Судя по его лицу, это последнее, что он хотел бы ей сказать, если вообще хотел. Памела опустила голову. Туман вокруг них все сгущался. От него перехватывало горло и резало глаза так, что на них наворачивались слезы. Она бы расплакалась, если бы уже не стала достаточно взрослой для того, чтобы уметь сдерживать эмоции.
Глава 4
— Я увидел вас из окна кабинета, — жестко сказал Роджер Карсон, — и решил поговорить с вами…
Молодые люди стояли на дороге, очень близко друг к другу, — на несколько минут они оказались замкнутыми в маленький серый мирок, принадлежавший только им, отрезанные от остального аэропорта плотной пеленой тумана. Как будто смутившись от несчастного взгляда полных слез голубых глаз Памелы, устремленных на него, Роджер продолжил быстро, еще более жестким тоном:
— …но вы исчезли. Целый день курсируете вокруг летного поля, дважды перебегали транспортную зону и бог знает сколько раз прямо перед носом самолета.
Если и была у Памелы слабая надежда на то, что Роджер, должно быть, заботится об ее безопасности, то она умерла при виде лица молодого человека, на котором отражалось только сильное желание как следует отчитать ее.
