— У нас новые собаки, натасканные на наркоту… Апуделы. Нюх — алмаз! Даже анашу чувствуют в закрытом чемодане за пять метров…
Значков споткнулся и чуть не загремел на пол. Во внутренних карманах у него лежало семь пакетиков с травой и гашишем.
Шеремет уже втолкнул депутата в дверь. Прямо по тележкам, заваленным чемоданами и саквояжами, прыгали добродушные апуделы с высунутыми языками.
— Их кормят травкой, подсаживают на кокс… Герыча хорошо берут, — рассказывал таможенник, — Кислоту, суки, не жрут — выплёвывают. Дуреют они с неё, хрюкают, как свинюки…
Апудел закончил обнюхивать одну тележку и вразвалку побежал к следующей, задорно помахивая хвостом. Неожиданно собака посмотрела на Значкова. Николай Николаевич покрылся толстым, как шоколад на «Сникерсе», слоем пота. До собаки было три шага. А что, если она учует пакетики в его карманах?
Апудел довольно заурчал и ткнул носом один из чемоданов.
— Ишь ты, нашёл чего-то, — с радостным удивлением воскликнул Селезнёв и поспешил к тележке.
Капля пота со лба Значкова упала на бетонный пол. Апудел тыкал носом его собственный чемодан. Что он там мог унюхать? Крошки марихуаны? Неужели у него такое сумасшедшее обоняние?
Или на Значкова нашло затмение и он оставил один пакетик в чемодане? Его учил Голиков, что в багаже траву везти нельзя. Только на себе.
А что, если собака, обнюхав чемодан, бросится на него, на Значкова? Может быть, незаметно выбросить из карманов все пакеты в урну? Вон она, в двух шагах. Жалко… Да что жалеть, свобода дороже! Но не посмеют же они обыскать депутата… И вообще, до суда точно дело не доведут. Из политики выгонят…
Беспорядочные мысли носились по черепу Значкова, как толпа по Дворцовой площади 9-го января. Колени мелко-мелко тряслись.
— Умница, умница, — говорил собачке Шеремет — Нашла…
Собачка, как выяснилось, интересовалась не значковским чемоданом, а большой красной сумкой, которая лежала ниже.
Сумку вытащили, таможенный офицер уверенным движением открыл молнию, переложил пару вещей и, как фокусник, извлёк с самого дна маленький свёрточек.
— Что это? — вырвалось у Значкова. Он сам не заметил, как подошёл вплотную.
В свёртке аккуратно лежали — бок о бок — пять прозрачных пакетиков с нарисованными зелёными конопляными листочками. Такие же, как в кармане у депутата…
— Что это? — переспросил Шеремет. — Это чей-то лесоповал… Пойдём в зал выдачи багажа, посмотрим, чей…
Смазливый пацан в джинсовом костюме взял с ленты транспортёра красную сумку, пошёл к выходу… Как ловко подхватили его под локотки и унесли в служебную дверь два дюжих таможенника в гражданском! — Пикнуть не успел.
«Смертельная доза тетрагидроканнабинола в сорок тысяч раз превышает максимально достигнутую когда-либо человеком».
Значков полюбовался красотой фразы, заменил «достигнутую» на «воспринятую».
В сорок тысяч раз!
От табака умереть в две тысячи раз вероятнее. Но табак спокойно продаётся в каждом ларьке.
Загадка.
Как это ни смешно, мозги Значкову продувал его сын, студент Колька.
— Кому мешает, что люди курят по вечерам у себя дома растение, которое выросло под солнышком? — удивлялся наивный Значков-старший.
— Трава сносит крышу, — говорил Колька. — А эти, которым мешает, не могут жить без крыши. Им нужен кто-нибудь наверху, и лучше, чтоб вор в законе. А тех, кто хочет без крыши, они не понимают и на всякий случай гнобят…
— Но ведь люди с травы не дерутся, не ссорятся, не выясняют отношения, как пьянь… Не бегут в киоск догоняться! И голова у них по утрам не болит…
— Па, да дело-то как раз в том, что они не бегут догоняться. Алкоголь не пьют, табака тоже курят меньше, так?
— Но это ведь только на пользу здоровья нации!
— Фитилёк-то прикрути… Про пользу нации, па, это только ты с Курой Белковой в «Пятом колесе» рассуждаешь. А те, у кого реальная власть, рассуждают о пользе кармана. У нас, па, бюджет на водке держится. И на табаке. И все бандиты — кто на водке бабки стрижёт, кто на героине… Да им ганжа — нож острый. Они прибыли свои потеряют…
— Да, — нехотя соглашался Значков, — Мне об этом уже и Голиков рассказывал. Помнишь, карикатура была в школьном учебнике: волк кушает барашка. Ты, говорит, виноват в том, что мне хочется жрать… Но ведь все эти наркологи — люди учёные…
— В говне мочёные.
— Но всё равно учёные… И в газетах журналисты пишут, что путь к шприцу начинается с первого косяка. Что они, по-твоему, все куплены алкогольными магнатами?
— Да просто отморозки. Зачем их покупать? Придурков, па, много и за бесплатно. Услышали в детском садике что-то краем уха про наркотики, и всё, пошло-поехало.
— Знаешь, Коля, я думаю, здесь дело ещё в национальной традиции. Русские привыкли рвать на груди рубашку. Это всё под водочку хорошо: выпил и пошёл всех за шиворот хватать. «Ты меня уважаешь?..» О судьбах России можно поговорить.
— Да, а под травой о судьбах России не потрендишь. Здесь же сплошной Достоевский: надо выть, страдать, в истерике биться, доносы писать друг на друга… У нас так и будет, па. Брось ты это дело…
* * *
Свет давно потушили. Тени двух голов сомкнулись над столом. Тени двух голов: большая и совсем лысая и поменьше, но не такая гладкая. Звякнуло стекло о стекло, булькнуло.
— В моём кабинете нашли жучков.
— Не может быть… Извиняюсь. Какой ужас. Сколько?
— Несколько. Спец сказал, что они стояли с весны. Помнишь, тогда у наших друзей отобрали алкогольные льготы.
— И тогда же они узнали о… о главном деле?
— Сложно сказать. Лубянка всё время на нас наезжает. Может, по своей инициативе.
— А может…
— Вот именно.
Звякнуло, булькнуло.
— Ваше здоровье. И всё-таки я настаиваю, что этого парня надо убрать. И его другана тоже.
— Друган работает на нас.
— До поры, до времени. Вы же знаете этот вшивый народ: они там, где деньги и сила.
— У меня. Деньги и сила сейчас у меня.
— Дело ваше, конечно, но я уверен, что их надо убрать. Чтобы сохранить деньги и силу…
Значкова-младшего взяли у клуба «Нора», когда он передавал по кругу косяк. Взяли городовые — новый вид питерских ментов в красных фуражках. Их дразнили мухоморами.
— Согласно комментариям к уголовно-процессуальному кодексу, — сказал следователь, не глядя на Колю, — предложение покурить и передача косяка трактуется как «пропаганда и распространение» наркотика. Я могу засадить тебя на три года. Отца затравит пресса. Выбирай: нам нужна твоя помощь.