Она начала отчаянно тереть лицо ладонями, будто хотела уничтожить воспоминания об ужасах минувшей ночи. Да разве о них забудешь!
— Ну оставьте меня в покое, — прошептала она.
Но ее отвлекла вовсе не молитва, а какое-то движение за спиной. Обернувшись, она увидела в воде отражение монаха. В его глазах застыло презрение и негодование, а губы превратились в одну сплошную тонкую линию.
Словно ледяные пальцы сжали ей горло, и она резко выпрямилась, чуть не упав.
— Что такое? — теперь выражение лица ее спутника изменилось. Оно было полно заботы и предупредительности, а от ненависти и презрения не осталось и следа.
— Ничего. Я… — смутилась Райна. Надеясь, что брат Юстас ничего не заметил, она подняла глаза и поняла, что ошиблась: он, конечно, все видел. Скромность требовала немедленно накинуть на себя что-нибудь, но Райна стояла неподвижно, будто зачарованная его взглядом. Он медленно оглядывал ее, остановившись взглядом на туго обтянутой платьем груди.
Поняв, что он смотрит на нее не как монах, а как мужчина, Райна оттянула мокрое платье, чтобы не так отчетливо выступали набухшие соски.
— Я… я еще не поблагодарила вас за спасение своей жизни, — поспешно проговорила она. — Я ваша должница.
— Да.
Его согласие насторожило девушку.
— Я знаю вас, — неожиданно сказала она.
Подобное чувство девушка испытывала, когда перед ней стоял Максен Пендери. Но как такое может быть? Моля Бога, чтобы все это оказалось игрой воспаленного воображения, Райна изучающе смотрела на его лицо, на темные волосы.
Брат Юстас ничем не напоминал Томаса или Кристофа: цвет волос был другим, и черты лица иные. Его произношение без акцента и голос отличались мягкостью. Максен же говорил отрывисто и резко, как воин, привыкший убеждать действием, а не словами. Кристоф рассказывал, что его брат искушен в ратном деле, а этот человек, несомненно, получил церковное образование.
Но тут Райна вспомнила, что монах поднял руку на человека, убил его. Так поступить мог только воин, а не смиренный служитель Господа.
Все сомнения у нее отпали, когда она взглянула ему в глаза — перед ней был хищник.
Поняв это, девушка бросилась бежать, словно за ней гнался сам дьявол. Этот человек обманул ее и тщательно все продумал: чистое саксонское произношение, молчаливое разрешение на побег. Пендери проследил за ней до лагеря, потом пришел туда с неистребимым желанием мстить за смерть брата. И, разумеется, исполнил бы задуманное, не приди он на помощь Райне.
Но почему тогда Максен не тронул ее? Трудно, невозможно понять. Но теперь не в этом дело. Нужно подумать о тех, кому угрожает смертельная опасность, — Эдвине и его сподвижниках. Пусть в лагере ее ждет смерть, но она должна предупредить о появлении человека, жаждущего отомстить.
На нее, сбив с ног, навалилось что-то тяжелое. Райна судорожно шарила руками по опавшим листьям, надеясь что-то найти, чтобы защитить себя. Пендери поворачивал ее на спину, а девушка, ломая ногти, пыталась схватить попавший под руку камень. Наконец ей это удалось, и она перевернулась, занеся камень над его головой. Но ей не хватило какого-то мгновения.
Схватив руку, Максен прижал ее к земле и, надавливая на запястье, заставил разжать пальцы. Тогда другой рукой она стукнула его по голове. Но что это был за удар — без камня? Рыцарь лишь хмыкнул и прижал ее вторую руку к земле.
Девушка не сдавалась и коленом ударила его в живот. Услышав хриплые ругательства, она поняла, что причинила ему боль, однако норманн по-прежнему прижимал ее к земле.
— Хватит! — рассердился он.
Лицо его исказилось от бешенства, в глазах полыхало презрение.
На сей раз с полной уверенностью она сказала:
— Я узнала вас, Максен Пендери.
Улыбка слегка приподняла уголки его губ. Зажав ей запястья одной рукой, он проговорил:
— Впрочем…
Не закончив фразы, норманн провел ладонью по боку, осмотрел окровавленную руку. Взгляд его светился ненавистью.
Да, она опять теперь в руках дьявола. Что можно сделать? Остается одно — пустить в ход свое единственное оружие — слово.
Выплескивая накопившуюся в душе горечь и заглушая этим страх, она заговорила:
— Знай, норманн, как ты убивал, так убьют и тебя.
Глаза Пендери мгновенно потемнели, зрачки расширились, и только по краям остался голубой ободок. Райна испугалась, но старалась не подать вида.
— Ты умрешь, Максен Пендери, — повторила она, — так же, как и…
— Томас, — закончил он за нее.
Райна закусила губу, упрекая себя за опрометчивость — не надо было так говорить. Однако отступать было уже нельзя.
— И Нильс, — добавила она.
А он опять вспомнил Гастингс… И увидел себя со стороны: он вытаскивает меч из пронзенного им врага, вытирает чужую кровь со лба и ищет глазами нового противника. Он вспомнил Нильса, в котором уже едва теплилась жизнь. Он лежал среди груды мертвецов, погибнув без славы, без почестей, как бездомный пес.
Глаза Максена горели от нахлынувших воспоминаний, щеки взялись румянцем. Рыцарь протянул руку и поднял ее подбородок.
Четко выговаривая слова, он произнес:
— Ваша жизнь, Райна, отныне вам не принадлежит. Она моя, я могу сделать с ней все, что хочу. Подчинитесь мне и тогда, может быть, доживете до дряхлой старухи.
Скрывая свой страх, девушка ответила:
— Я не собираюсь никому принадлежать. Я — госпожа своей судьбы. Можете бросить меня в темницу, но вашей я не буду.
Максен хрипло рассмеялся, и этот смех, такой гулкий в тишине, леденил ее кровь:
— Вы уже моя собственность. Ваши слезы — мои, ваша тайна, которую вы так бережете, тоже моя, и ваши…
— Тайна?
— Та, которую вы скоро откроете.
«А убийца Томаса — сакс без лица и без имени», — подумала Райна и покачала головой. Пендери упрямо повторил:
— Скоро.
Он провел окровавленной рукой по груди девушки, и влажная ткань опять прилипла к телу.
— И ваше тело принадлежит, мне.
В душе Райны шевельнулось что-то совершенно непохожее на страх, и она, пытаясь заглушить незнакомое, непонятное чувство, возразила:
— Я не буду с вами спать.
— Я и не утверждал, что вы будете это делать. — Он отвел руку от ее груди.
— Я не понимаю.
— Позже поймете, а сейчас нам пора идти. Или вы будете продолжать сопротивляться?
«Он, видно, думает, что я пойду с ним по доброй воле».
— Обязательно.
Максен насмешливо поднял бровь:
— Что ж, вы сами выбрали такую участь.
