Что она ему сказала? Не двигайся, иначе я нанесу тебе рану не хуже той, что красуется на твоей спине. Если бы ее заявление не было таким абсурдным, он бы расхохотался! Девчонка даже не поняла, что ей удалось так долго держать в руках его кинжал потому лишь, что он ей это позволил! Теперь-то он считал ее слова забавными, а в тот момент он не был расположен шутить.
Лишь через несколько часов она наконец расслабилась. Камерон догадывался, что она не привыкла к многочасовой тряске в седле. Наверное, у нее болело все тело. Интересно, как бы он поступил, если бы она попросила остановиться? Камерон этого не знал. Но зато был уверен, что она об этом не попросит, а сам он после ее проделки нынешним утром не был расположен проявлять о ней заботу.
День выдался на редкость теплый и солнечный. Он заметил вдали фермера, который вместе с несколькими подростками собирал на поле камни неподалеку от невысокого строения. Пока они подъезжали, Камерон с улыбкой наблюдал, как растет куча камней на краю поля. Отсюда фермер будет брать камни, чтобы укрепить изгородь, поднимавшуюся к вершине холма. Камерону вспомнилось детство, его отец частенько отправлял своих сыновей выполнять такую же работу.
У него заныло сердце. Ему очень хотелось поскорее добраться до дома, хотя было мучительно больно сознавать, что там уже нет ни отца, ни братьев… И ответственность за безопасность и благополучие клана лежала теперь на его плечах.
Его вывел из задумчивости голос фермера, издали поздоровавшегося с ними.
Камерон поднял руку и громко поприветствовал его в ответ. Мередит тоже посмотрела на фермера, и Камерон почувствовал, как она затаила дыхание.
Он наклонился к ней.
— Не вздумай… — только и сказал он.
Она сжала губы. И снова напряглась. В полном молчании они поехали дальше.
Над темно-зелеными кронами деревьев предзакатное небо окрасилось в розоватые и золотистые тона. Камерон почувствовал, что его пленница расслабилась. Может, заснула? И тут же ее тело склонилось набок, но, вздрогнув, она сразу выпрямилась.
Ему стало жаль ее. Когда они подъехали к берегу лесного ручья, поросшему высокой густой травой, Камерон решил устроить привал.
— Мы остановимся здесь на ночь.
Он спешился, потом повернулся, чтобы предложить ей руку. Но она уже соскользнула на землю. Увидев, как она поморщилась, он помрачнел. Она, прихрамывая, направилась под дерево, но не для того, чтобы расположиться на отдых, как он ожидал. Опустившись на колени, она сложила руки и низко опустила голову.
Он глубоко вздохнул — то ли от отчаяния, то ли от возмущения. А может быть, из уважения к силе, намного превосходившей его собственную. Усилием воли он заставил себя не обращать на нее внимания.
Прошло четверть часа, а она продолжала стоять на коленях, и губы ее шевелились.
Он потерял терпение, грубо схватил ее за плечи и поставил на ноги.
— О чем это ты так горячо молишься?
Глядя куда-то в неведомые дали, она спокойно сказала:
— Ты не исповедник, я не могу сказать тебе.
— Я или твой исповедник — какая тебе разница? Она не подняла на него глаз и все так же стояла молча.
— Скажи мне, о чем ты молишься? Нет, лучше я сам угадаю, — насмешливо произнес он. — Ты молишься о том, чтобы я умер.
К его удивлению, она покачала головой:
— Я не молюсь о том, чтобы ты умер. Ответ его озадачил.
— Тогда о чем же?
— Тебе этого не понять.
— Так скажи.
Длинными пальцами он приподнял ее подбородок, заставив ее смотреть ему в глаза. Камерон ожидал от нее уже ставшего привычным сопротивления. Сейчас она взглянет на него так, что ему останется только провалиться в преисподнюю. Однако произошло нечто совершенно неожиданное.
Такого виноватого взгляда он еще не видывал никогда в жизни. В глазах отражалась боль, душевная мука, вокруг глаз залегли тени.
Он застыл в недоумении.
— Скажи мне, — снова повторил он. На этот раз в его тоне не было и намека на насмешку.
— Я держала кинжал у твоей груди, — едва слышно призналась она. — Я могла бы убить тебя… — Она глотнула воздух, как будто была не в силах продолжать дальше.
— Значит, ты все-таки думала об этом, — спокойно сказал он.
У нее задрожали губы.
— Я никогда не смогла бы убить тебя, — прошептала она и вдруг перешла на крик. — Я никогда не смогла бы убить тебя, однако в какой-то миг я подумала об этом!
Как ни странно, но Камерон ее понял. Он испытывал то же самое чувство, когда впервые убил человека. Не он первый нанес удар, но его удар был последним. Если бы он не сделал этого, его сейчас не было бы в живых, и он никогда не пожалел об этом. Он даже хотел сказать ей, что, если бы его схватили, а у него в руках оказался бы кинжал, он чувствовал бы то же самое. И он бы довел дело до конца!
— Ты и понятия не имеешь, как мне стыдно, — сказала она прерывающимся голосом. — Думаю, я никогда не смогу простить себя!
Камерон не ответил. Он верил в Бога. И время от времени ходил к мессе. Случалось, что он молился — без особого жара, но все же просил Всевышнего благословить его и наставить на путь истинный. По правде говоря, он не вполне понимал, в чем ее проблема. Может быть, все дело в том, что она женщина и была послушницей в монастыре, а он мужчина? По его мнению, закон Божий и закон земной несколько отличаются друг от друга.
«Бывали моменты, — подумал он, — когда инстинкт заставлял убивать, чтобы защитить себя или тех, кого любишь. Это было убийство в целях самозащиты, но предумышленное убийство — совсем другое дело».
Он помрачнел, вспомнив о своей семье. Об отце и братьях, которые ничем не спровоцировали эту кровавую резню. О маленьком Томасе, который не причинил вреда никому из клана Монро.
Она спрятала руки в складках юбки.
— Нельзя ли мне минутку побыть одной? — прошептала она.
Он посмотрел на нее настороженным взглядом.
— С какой целью?
Она залилась краской от смущения.
— Ты знаешь, с какой целью.
Он знал. Но в данный момент не желал щадить ее скромность.
— Нет, — резко ответил он. — Ты никуда не пойдешь без меня.
Она заглянула ему в глаза, потом отвела взгляд в сторону. Смущенно теребя платье, она повторила:
— Пожалуйста. Я понимаю, что ты должен быть осторожен, но клянусь, больше я не причиню тебе беспокойства.
Он хотел было наотрез отказать, но заметил испуг в ее глазах. Чувствуя, как тает его решимость, он обругал себя за слабость и ее за то, что сбивает его с толку.
— Ладно, я повернусь спиной, но не уходи дальше того места. — Он указал рукой на высокие кусты в конце поляны.
