Хотя в последующие дни Василике не испытывала недостатка в обществе, ее одолевала скука. В конце концов, сколько можно чистить перышки и вести пустые разговоры? Сколько можно сплетничать и плескаться в бассейне? Сидя у воды обнаженной или полуодетой, Василике все время испытывала неловкость: ее не покидало ощущение присутствия кого-то постороннего. Но как она ни приглядывалась, она не видела никого, кроме женщин Алима и их слуг. Василике пыталась справиться с этим странным чувством, но оно не покидало ее.
Наконец Нафиса нашла прекрасный способ бороться с одуряющей скукой. Она начала учить Василике византийскому языку и упражнялась в беседах на языке девушки, который называла «полуночным и варварским». Потом и остальные женщины стали принимать участие в этой забаве, и скоро в их разговорах слышались временами два говора, а временами и больше. Василике поняла, что всех четырех женщин природа наделила острым умом, только у них не было возможности его развить.
Дни шли за днями, и все это время Василике строила планы побега, надеялась, что когда-нибудь ей представится возможность привести их в исполнение. К несчастью, этого не случалось. Даже в тюрьме ее не сторожили бы столь бдительно, как охраняли женскую половину дома Алима. Казалось, только во сне она оставалась без присмотра.
В конце месяца Василике обнаружила, что она неплохо освоила языки, на которых изъяснялись женщины. Но порадоваться этому не успела – та самая, укутанная непрозрачной вуалью толстуха появилась на пороге гарема.
– Ну что ж, дикая кошка! Теперь ты готова… Завтра утром наконец ты предстанешь перед своими повелителями. И только посмей сделать вид, что ты нездорова или не понимаешь меня! Не зря я выложила четыре десятка полновесных золотых монет! Завтра утром!
Теперь Василике понимала речь толстухи превосходно. «Она меня купила для кого-то… Но для кого?»
Страх пробежал по спине девушки. Страх и непонятное предчувствие: ей привиделся роскошный сад, полный желтых офирских роз. И высокий мужчина, стоящий за спиной. К своему удивлению, Василике не почувствовала в этой картине никакой угрозы для себя – хотя правильнее было бы сказать, что ощущение грядущих перемен ненадолго затмило все остальные мысли.
Свиток десятый
На следующее утро Василике без сопротивления дала одеть себя в розовую шелковую джеббу, чадру и темный яшмак до пят. Она наскоро попрощалась с Нафисой, Гебой, Маликой и Нейдой и вышла к толстухе. Та даже не скрывала, что не может дождаться того мгновения, когда наконец сбудет ее с рук.
Василике провели по одной из трех главных улиц старого города, образующих треугольник, вершиной которого являлся касбах – центральная часть. Стройные минареты и зубчатые стены укреплений устремлялись в безоблачное голубое небо, еще не выцветшее от зноя в этот ранний утренний час. Идти пешком по крутым улицам было нелегко, но другой способ передвижения в этой части города был невозможен. Под охраной тучной покупательницы и двух рабов Алима Василике миновала уже, должно быть, две дюжины кварталов. Никто не обращал на них внимания в пестрой толпе снующих людей.
И наконец впереди показалась цель их недолгого странствия – стена с приоткрытой калиткой. Тучная старуха толкнула девушку вперед.
Первое, что заметила Василике, оказавшись за стеной, было здание невиданной красы. Там суетились люди в одинаковых сине-серых одеждах, вносили что-то в настежь раскрытые двери, чистили и без того блестящую медь, кололи дрова… За ними присматривали не меньше двух десятков вооруженных стражников. Один из воинов заметил Василике с ее спутниками и немедленно направился к ним навстречу.
– Это та самая девчонка? – спросил он. К тому времени Василике уже неплохо знала язык и могла без труда следить за разговором.
– Да, – ответила толстуха. – Ее и еще двоих дикарок я должна отвести к почтенной Мамлакат, тетушке нашей госпожи. И пусть уж она пытается сделать из этой полуночной варварки достойную компаньонку для нашей госпожи. Хотя, думаю, у нее ничего не получится.
Высокий чернокожий стражник расхохотался.
– Тогда, уважаемая, ты продашь ее в гарем самого повелителя. И не останешься внакладе.
– Может, и продам. Надо же будет вернуть себе денежки… Три сотни золотых оболов[2]… – Одеяния толстухи колыхнулись. – Не стой как столб, дрянная девчонка. Уважаемая Мамлакат ждать не привыкла.
Коридор, по которому Василике шла уже одна, привел ее в комнатку, затейливо украшенную цветами. Но комната была не пуста – двое перепуганных красавиц взирали на вошедшую с отчетливым страхом.
– Я Василике, – поклонилась та.
Девушки кивнули. Похоже было, что они понимают здешнюю речь, но разговаривать еще не решаются.
«Мы все варварки для них, иноземки», – с тоской подумала Василике.
Девушки были отправлены в ода к госпоже Мамлакат. Выбор наставницы казался идеальным. Кизляр-ага, или, говоря проще, управляющий гаремом, мудрый и совсем нестарый Хаджи-бей, избрал для воспитания девушек родную тетю принцессы Феодоры. Принцесса росла – и ей нужны были уже не куклы, но собеседницы и подруги по играм. Кому-то из этих троих предстоит стать компаньонкой взрослеющей наследницы. Почтенный Хаджи, с пристрастием побеседовав с Заирой, был убежден, что Василике станет лучшей из наперсниц. Однако и двое других не будут бездельничать. Госпожа Мамлакат славилась тем, что даже из самой дикой дикарки могла воспитать подлинное украшение гарема.
Это была изящная женщина с красивыми темными волосами, собранными на затылке. Правильные черты лица, точеные скулы, мягкая улыбка, добрый взгляд карих глаз. Едва увидев новеньких, Мамлакат сразу же разгадала, что ими движут самые простые чувства: нерешительность, смущение и, возможно, даже страх.
Она вошла в комнатку и, обняв каждую, ласково проговорила:
– Добро пожаловать, мои милые. Рада видеть, что вы добрались благополучно.
Услышав мягкий голос, девушки расплакались. Но Василике лишь гордо подняла голову – уж ее-то сердце не растопить расчетливой искусственной лаской.
Мамлакат, однако, не дала слезам литься более одного мгновения.
– Сегодня первый ваш день в серале, – объявила она. – Поскольку мы сейчас одни, давайте выпьем прохладного шербета и я покажу вам ода.
Она распорядилась, чтобы принесли напитки, и повела девушек за собой.
– Вот здесь, – проговорила она, обводя помещение рукой, – девушки, которые находятся на моем попечении, будут жить и спать.
Василике оглядела комнату. В ней было три круглых низких, украшенных инкрустацией стола, несколько разноцветных подушек и стул.
