— О Аллах милосердный! И что дальше?
— А дальше она прочитала вслух эти слова, а скала возьми да и отодвинься в сторону. А за ней проход, а за проходом пещера… Ну вот, Суфия и вошла…
— И это безумица не побоялась войти внутрь?
— А чего ж ей бояться, если она шла в горы за смертью? Наверное, она решила, что смерть в пещере не хуже падения со скалы…
Зульфия зябко передернула плечами. Она, конечно, страдала и печалилась после подлого предательства мужа. Но, видно, любила этого ничтожного не так сильно, как неведомая ей Суфия. И потому ни единого мига не думала о смерти. Более того, она, пусть это и недостойно правоверной, всеми силами желала смерти своему предателю-мужу и подлой змее, недостойной Лейле.
— Но что же там такого было в этой пещере, что она вернулась на следующий день, как ты сказала, «веселая, словно только что на свет народилась»?
— Ой, — Фериде вдруг потупилась, — этого я не знаю. Она только сказала Алмас, чтобы та никому никогда не рассказывала этой страшной истории… Ну вот, а Алмас по секрету рассказала это вчера вечером Джамиле. Рассказала шепотом, а еще она взяла с Джамили клятву, что та будет молчать об этом, как немая…
— Ага, а немая Джамиля рассказала тебе… И что, тоже взяла клятву?
— Ну конечно, Зульфия! Ты же понимаешь, какая это страшная тайна!
— Аллах милосердный, конечно, понимаю. Жаль только, что умная Суфия не сказала, что же там… в пещере… такое, после чего хочется жить дальше…
— Не-а, не рассказала. А только умная Суфия теперь спокойная, не хочет бросаться со скалы и говорит, что больше всего жалеет о потерянных с таким презренным мужем годах.
— О, я ее понимаю… Как бы мне хотелось тоже попасть в горы… Посмотреть на эту пещеру… Быть может, я бы тоже смогла стать веселой и сильной…
— О Аллах, но я же для этого и пришла! Джамиля мне на руке нарисовала план, как к этой пещере пройти. Говорит, что только женщина в самый печальный день своей жизни может найти туда дорогу. Ну вот… Я решила, что расскажу тебе просто так, на всякий случай. А ты, как мне кажется, готова бежать туда прямо сейчас…
— Наверное, еще не готова. А ты покажешь мне этот план, добрая моя подружка?
— Ну конечно! Вот смотри.
Фериде раскрыла руку и начала пальцем водить по почти черным линиям, нанесенным хной.
— Вот смотри, вот тут городские ворота. Ну, знаешь, те, которые ближе всего к базару… Вот тут ручей Надежды… Вот тут начинаются пастбища. А вот отсюда, от распадка, идет тропинка. Она поднимается вверх круто-круто. И еще, примерно на полпути к пещере будет целая роща олеандров. Вот, а от рощи путь станет чуть легче. Ну а сама пещера скрывается за серой-пресерой скалой, вот тут… А в самом низу скалы, по левую руку, знак девы-охранительницы. Вот только слова для двери тебе придется запомнить. Потому что умная Суфия их стерла, когда поняла, что нашла. Ну что, запомнила?
Зульфия несколько минут рассматривала черные линии на ладони подруги, а потом решительно кивнула головой.
— Запомнила, Фериде!
— Ну, тогда я побежала. Матушка, наверное, уже заждалась меня… А хочешь, я больше никому об этом не расскажу?
Зульфия пожала плечами.
— Рассказывай хоть всем встречным, Фериде! Мне-то что за печаль?
Фериде робко улыбнулась. Было видно, что после этих слов Зульфии ей уже совсем неинтересно рассказывать кому бы то ни было об этой «страшной» тайне, которая, почему-то совсем не испугала ее подружку.
Хлопнула калитка. И только тогда Зульфия встала с подушек. Она вошла в дом, прикидывая, какие из ее башмачков выдержат долгий путь по горным тропинкам.
Макама девятая
— Почему в этот прекрасный, словно сон, утренний час ты так печален, молодой торговец Али-Баба?
— Здравствуй и ты, почтенный Маруф-башмачник! О нет, я не печален, я просто задумчив…
— О, это достойно и уважаемо — думать при всем базаре. Это занятие, скажу больше, делает честь даже тогда, когда ты пребываешь в одиночестве… Думать — полезно, ибо возвышает душу и упражняет разум!
О да, в этом и был весь Маруф. Он не мог ответить просто, не умел говорить понятно, но знал все, всегда и обо всем. И если Аллах милосердный давал терпение, чтобы выслушать башмачника не перебивая, то собеседник всегда бывал вознагражден ответом на свой вопрос (и еще на множество чужих, не заданных или заданных столь давно, что помнил об этом один лишь Маруф).
— Позволь просить тебя, достойный Маруф, разделить со мной утренний чай, — почтительно поклонился Али-Баба. Идя сюда, он пытался придумать, как бы расспросить башмачника об удивительной пещере в горах. И вот такая возможность!
— Благодарю тебя, юный торговец коврами! — Башмачник чуть склонил чалму и с удовольствием опустился на гору полосатых подушек рядом с Али-Бабой.
Первая пиала обжигающего чая была выпита в молчании — ибо так велел обычай, да и болтать, прихлебывая горячий чай, не совсем удобно. Ко второй пиале обычай требовал уже меньшего внимания, и потому можно было задать вопрос в надежде получить ответ.
— Так о чем ты хотел беседовать со мной, уважаемый Али-Баба? — первым нарушил молчание башмачник.
— О Аллах, Маруф, я еще не знаю, как задать вопрос, а ты уже готов дать ответ на него…
— Это так, юный торговец. Ибо я столь давно живу на свете и столь наблюдателен от природы, что всегда вижу, когда человека интересуют мои умозаключения…
— Ты, как всегда, прав, любезный Маруф. Но у меня целых два вопроса. С какого же мне начать?
— Полагаю, с того, что больше занимает твой разум, чем твои чувства.
— Но почему так?
— А потому, мой юный друг, что ответы на те вопросы, что занимают наш разум, заставляют нас действовать. А ответы на то, что беспокоит нашу душу, заставляют нас лишь печалиться или тосковать, не созидая ничего в этом мире. А потому давай начнем с того, что движет сейчас твоим пытливым умом.
— Да будет так, умнейший из башмачников!
Маруф спрятал улыбку удовольствия в усах, чуть тронутых сединой. Ибо был башмачник отнюдь не стар. Более того, иные сказали бы, что для мудреца и советчика он непозволительно молод. Ибо ровно за три дня до этой беседы разменял он пятый десяток, что — с этим согласится любой настоящий мудрец — вовсе не возраст для великих и неторопливых размышлений.
— Вот и скажи мне, о знаток всего на свете, не слыхал ли ты о чудесах, что случаются в наших горах? Быть может, какие-то разбойники некогда закопали здесь клад… Или неведомые пираты решили, что хранить награбленное лучше как можно дальше от моря? Что скажешь ты на это, мудрейший Маруф?
