С другом мы после этого не общались лет десять. Фокус и впрямь получился жестким: все происходило практически у него на глазах, хоть свечку вручай. Потом отношения возобновились, но с изрядным холодком. Такое простить нельзя, чего уж там.
Бурный роман продолжался месяца четыре, мы даже успели на пару недель махнуть в Крым, в Новый Свет. Потом девушке попала под хвост очередная шлея, и начался кошмар. Настя очень много пила, а в запоях не особо контролировала себя и в личной жизни. Конечно, надо было заканчивать эпопею сразу после ее залета на стороне – но я был молод, глуп и влюблен.
Еще почти год постоянного угара с жаркими объятиями и клятвами в вечной любви, перемежаемыми регулярными уходами куда-то вбок. Регулярные уходы – с последующими возвращениями. При этом история начала принимать еще и реально стремный оттенок: после одного выезда дружной компанией на природу пришлось ранним утром ехать в Институт Склифосовского зашивать разбитую башку. В Домодедовском районе местные гопники отличались скверным нравом даже во вполне мирном 88-м году.
Закончилось все в один день: с зоны вернулся бывший сожитель барышни, отсидевший пять лет за то, что сейчас назвали бы незаконным предпринимательством. Хотя нет, сейчас-то – вполне законным. Так или иначе, вернулся он по полной программе, и Настя сквозь всхлипы сообщила мне по телефону что-то типа «ты замечательный, с тобой было удивительно хорошо, но теперь вернулся Игорь – и…». Короче, тень, знай свое место, чего уж там. После чего я потерял ее из виду на долгих три года.
Выяснилось, однако, что Игорь, что называется, не склонен класть яйца в одну корзину. Он предпочитал иметь сразу несколько сожительниц, причем выяснилось, что Настя даже не может толком претендовать на роль «первой жены». Правда, таковой вообще не было, но Инна, родившая от молодого предпринимателя ребенка еще до его отъезда на зону, была по-любому «главнее». От чего склонная к максимализму Настя зверела, но поделать ничего не могла: «бачили очи, шо купували». Это уж не говоря о новых знакомствах: надо же было как-то отгулять пять лет неволи.
И вот этим, и без того насыщенным событиями, летом Настя опять свалилась мне на голову. Свалилась как снег на голову, как ураган посреди жаркого июня. В общем, как стихийное бедствие. И я почему-то решил, что все остальные женщины по большому счету и не нужны. Хотя отказываться от их услуг, конечно, пока не стоит.
Даже тот мужчина, который вообще никогда в жизни не ошибается, рано или поздно гарантированно накалывается на отношениях с женщинами. Куда уж мне, который ошибки и так делал на каждом шагу. Шоры полностью закрыли глаза, и я уже ничего не видел вокруг. Мы проводили вместе дни напролет, пили водку чуть ли не ящиками, мотались по разным хатам, регулярно попадали в разнообразные переделки: от смешных до откровенно стремных. Смеялись, целовались в общественных местах – вызывая то зависть, то ненависть окружающих. В общем, все как четыре года назад.
Не видел, например (или не хотел видеть), что Настя начала путаться с Доктором. Не хотел верить – и не верил, а сам Макс раскололся по пьяни только через полгода, когда все уже было кончено.
Так или иначе, но в августе мы поехали отдыхать в Болгарию. Эдакое предсвадебное путешествие: так, судя по всему, думали и мои родители, и ее. Так, по-моему, думал даже Игорь, обеспечивший нас путевками и проплативший, не слушая никаких возражений, Настину. Вот только Настя, похоже, думала о чем-то другом.
Она уезжала не со мной. Она уезжала от Игоря. А это – совсем разные вещи.
Что и привело к тому, что поездка закончилась крахом. Если совсем коротко: в поездке Настя познакомилась с человеком, с которым вскоре связала свою жизнь без малого на семь лет. А я пролетел.
Пролетел, правда, и Игорь – но его это смущало куда меньше. Да и мне его пролеты были как-то по барабану.
В 90-е у меня было много всяких веселых историй. Раскладов, когда вот-вот или грохнут, или сделают инвалидом. Ситуаций, когда денег не хватает даже на сигареты. Я пережил смерть многих знакомых – в том числе очень близких. Но так хреново, как по возвращении из Болгарии, мне не было никогда.
Возможно, в дальнейшем я просто повзрослел – или, если угодно, заматерел. Не знаю. Но тогда – и в поезде, где у меня на глазах зарождалась новая ячейка общества, и в негостеприимной Москве (Макс с Сашками уже больше месяца сидели в Коктебеле) – было не просто одиноко, пусто и горько. Был настоящий пиздец.
Из провала
После Болгарии надо было как-то восстанавливаться. С такими раскладами недолго и головой поехать, а алкоголь в подобных ситуациях особо не помощник. Тем более что и переключиться толком не на что: начало августа, все друзья-подруги из Москвы свалили, да и работать банально не с кем.
Неделю пил по-черному. Четыре стены, магазин под боком, коллекция дурацких комедий… Жуткий срач в квартире, но главное – ощущение какой-то совсем уж черной безысходности, хоть на стенку лезь.
А до кучи – еще и телефон молчит. Вот хоть обсмотрись на него – все равно молчит. Мало что одиночество давит, так еще и непривычно: обычно-то несколько звонков в час вынь да положь.
Телефон, собственно, и выручил: точнее, не сам телефон, а звонок. Звонила пензенская Ира.
– Привет! Ты там как?..
– Спасибо, хреново. Очень хреново.
– А почему?..
– Не хочу говорить, ломает.
– Из-за НЕЕ?..
– Да какая разница.
– Понятно. Съездил, значит.
– Ну, вот съездил. Ладно, чего уж об этом – у тебя-то как?
– А у меня – отпуск, три недели. Хочу куда-нибудь поехать!
– Ну поезжай…
– Не-ет, я с тобой хочу! Поехали куда-нибудь, Сереж!
– Ну не в Коктебель же к братве! – Видеть кучу довольных рож товарищей я, пожалуй, не готов. – Даже не знаю. Ну хочешь – приезжай в Москву. А там разберемся.
– А я ведь приеду! Сегодня билет возьму и завтра приеду.
– А приезжай!
Собственно, клин клином: почему бы, собственно, и нет?.. На образец высокой нравственности всяко не тяну, да и клятв верности вроде никому не давал. Да и мне не давали… так, стоп, вот не надо сюда сворачивать. Завтра Ирка приедет, и…
…И ведь да. Как только я увидел ее на засранном перроне Казанского вокзала, тоненькую, в воздушном белом платье (точно переоделась прямо перед прибытием), – как-то сразу воспрянул духом. По крайней мере хоть здесь любят: это читалось в огромных глазищах, которые, похоже, вообще не желали смотреть по сторонам – только на меня. И от этого взгляда на душе как-то потеплело, и даже позвоночник распрямился. Хотя на что смотреть, да еще и так радостно, – не вполне понятно. Видок-то у героя-любовника, прямо скажем, неважнецкий: хорошо, хоть побрился перед выходом из дому. Похмельный, помятый, да и факел изо рта никаким «тик-таком» не спрячешь. «Любят не за что, а вопреки», – сказала мне одна мудрая женщина. Вот здесь, наверное, это самое «вопреки» и было.
