Рашид и его друг желали мне только добра. Они поступали правильно. Как и многие другие девушки, я была неспособна бежать из родительского дома. Они не знали всю мою историю, потому что я так и не рассказала. Если бы я доверилась им, они, вполне возможно, ответили бы: "Ну, потрепали тебя немножко, и что из этого? Это ведь родители..." Просто прокричать: "Я уже достаточно натерпелась!" - недостаточное объяснение для них. Я уже сотни раз это говорила и никогда не позволяла себе большего.
Итак, убежденные в том, что оказывают мне услугу, друзья подперли спинами дверь будки, разворачивая всех, кто становился в очередь к телефону.
- Занято! Поищите другой телефон!
Меня держали там без малого 3 часа, но и спустя все это время, я не знала, что мне делать, - смеяться или плакать.
- Откройте дверь, не смешите людей!
- Нет!
- Как вам будет угодно! Мне, в общем-то, и тут нравится. У меня целых два охранника - я в безопасности!
- Тебе так только кажется! Мы можем оставить тебя здесь на всю ночь: запрем дверь снаружи, а сами отправимся куда-нибудь веселиться. Хотя, конечно, это получше ванной Мины - по крайней мере, есть окно.
Слушая этот вздор, я сначала нервно посмеивалась, а потом разразилась потоком слез. В конце концов, они все-таки победили: я решилась снять трубку. Меня переполнял страх. Что я скажу? Единственное, от чего становилось чуточку легче, - это уверенность в том, что в это время дня отца точно не бывает дома.
Для марркканской девушки жизни вне семьи, вне клана, без родителей и без мужской защиты не существует.
В Европе у белых девушек, которые уходят от родителей в восемнадцать лет, будь они француженки, шведки или бельгийки, другие возможности. Для них есть общежития. Девушке достаточно прийти в полицию и заявить, что отец или брат избивает ее. Ей не составит особого труда привести жизнь в порядок. В нашем же обществе ненормальной считается сама мысль обвинить в чем-либо свою семью. Никто чужой не поймет, каким позором это может обернуться для девушки. Мы пытаемся неуклюже обороняться, но в итоге все равно сдаемся, потому что больше никто и никогда нам не поможет. Всегда возвращение на исходную позицию.
Я уставилась на синий телефон, равнодушный к моей панике. Оказалось, что это чертовски сложно - поднять трубку. Я трижды пыталась позвонить. Сначала я повесила трубку после первого же гудка. На следующий раз - после двух гудков. В третий раз послышался голос матери:
- Алло, алло! Это ты, Лейла?
Я оцепенела. Она сразу подумала обо мне!
- Алло, Лейла! Пожалуйста, поговори со мной, девочка моя, я очень тебя прошу! Скажи, что это ты, скажи, что ты жива, Лейла!
Я не могла сдержать слез, и она услышала мои всхлипывания.
- Да, мама, - только и смогла выдавить я из себя, - это я.
- Где ты, где ты? Где бы ты ни была, мы приедем и заберем тебя!
- Нет, нет! Я не скажу тебе, не надо!
- Но где же ты? Скажи, чтобы мне хотя бы стало легче!
- Не волнуйся, теперь все хорошо. Я в семье, я в порядке. - Я пообещала перезвонить и быстро повесила трубку на рычаг.
Ребята торжествующе открыли дверь. Я и вправду почувствовала себя свободнее, потому что мне удалось успокоить маму, но по-прежнему не собиралась возвращаться домой. Я предполагала, что отец будет в ярости, поскольку я не сказала, где нахожусь. Наверняка он на придумывал бог весть, каких гадостей про меня. В первую очередь он, конечно, наверняка решит, что я живу с мужчиной. Я пыталась представить, как отец объясняет соседям мое отсутствие, чтобы не запятнать ни свою репутацию, ни мою честь. Вина, которую я и так чувствовала постоянно, стала только сильнее ощущаться вдали от него.
Наверное, мне придется ползти домой без чьей-либо помощи, поджав хвост. Он наверняка позволит мне вернуться, но в душе будет считать меня посторонней, чужой. Никакой душевности, никакой привязанности - одни обычаи, чертова авторитарная традиция, которая подавляет любые протесты. Меня обвиняли в недостаточном уважении к родителям, бегстве, непочтении и бог знает, в чем ещё.
Мне было не по себе, я находилась на грани истерики. Я уже больше не рыдала, а громко говорила и смеялась. Девушки решили, что я пришла в себя, и взяли меня с собой в город немного расслабиться. Никакого бурного веселья - одним вечером мы просто выбрались подальше от дома выпить лимонаду в кафе в центре города.
Было около десяти. Все шло прекрасно, но когда мы пересекли террасу кафе, я заметила странную, ярко накрашенную девушку, на которой была кофточка, открывающая грудь, и очень короткая юбка, больше походившая на пояс. Раньше я никогда не видела проституток. Я словно очутилось на Марсе - чего нельзя было сказать о моих спутницах.
- Ничего удивительного: в той стороне район красных фонарей.
Не знаю, что меня поразило больше, но не успела я это обсудить это с ними, как к нам приблизился мужчина и шлепнул меня по заднице. То же самое он проделал и с моей подругой. Я закричала, меня тут же бросило в дрожь, а затем я потеряла сознание и очнулась уже в больнице.
Врач долго осматривал меня. У меня было сильное кровотечение. Месячные начались внезапно и оказались очень болезненными.
- Вы прежде сталкивались с подобной проблемой?
- Нет.
- В вашей жизни все в порядке? Расскажите мне.
- Все хорошо. Я на каникулах - нечего рассказывать.
- Подобные заболевания возникают на нервной почве. Вы уверены, что все в порядке? Никаких стрессов? У вас никогда не было приступов спазмофилии, эпилепсии, судорог?
- Нет, никогда. У меня все нормально.
- Я так не думаю. Вы похудели? Сильно?
- Да нет, не особенно.
Я лгала. Я стала тощей, как курица в марокканской деревне, совсем не ела и ночью не могла сомкнуть глаз. Это, наверное, было очевидно для опытного врача. Да и кто падает в обморок от вида проститутки или безобидной по сути выходки идиота.
Я не сказала больше не слова и не воспользовалась случаем попросить о помощи. Подсознательно я догадывалась, что молчание, а также травмы детства, побои отца отравляли мое существование, поэтому мое тело время от времени, как могло звало на помощь. Но тогда я ещё не понимала всего этого. Как ни парадоксально, именно скрытность поддерживала во мне силы и позволяла двигаться дальше: рассказав обо всем, я бы раскисла.
Я не видела связей между своим страхом изнасилования, одержимостью девственностью, видом проститутки и оскорбительным шлепком ниже талии. Если бы кто-нибудь указал мне на это, я бы рассмеялась ему в лицо. Я всегда умела смеяться над проблемами, но действительно серьезных вещей никогда не замечала. Я истеричка? Допустим, и что?
- Все в порядке… Я здесь на каникулах.
Широкая улыбка врачу, легкий смех с приятельницей – и я успешно прохожу все испытания. Но я была доведена до предела и боялась, не произойдет ли со мной что-нибудь по-настоящему страшное.
