Люк стал делать рукой круговые движения, будто мешал зелье в котелке, и издал жутковатый смех, похожий на клекотание.
Я продолжала сидеть с невозмутимым лицом.
— Ужасно весело. Надо было прислушиваться к своей интуиции. Я же чувствовала, что с ней что-то нечисто.
— Кэт, просто она знает, чем тебя можно задеть. Возможно, она как-то выяснила, что ты веришь сказочкам про мерзких носатых старушенций в высоких остроконечных шляпах.
Я грустно улыбнулась.
— Если она действительно так решительно настроена, то я уже знаю, что меня ждет.
— Не говори так. Ты же не позволишь ей продолжать в том же духе?
— Я не могу остановить ее, — серьезно сказала я. — Она слишком сильная.
Задумчиво нахмурив брови, Люк снял кофе с плиты и долил себе в чашку. Я неспешно разглядывала его кухню, восхищаясь гладкими белоснежными поверхностями, заливавшим пространство светом, и пижонской кухонной техникой с хромированной отделкой, пытаясь не вспоминать о внешнем виде нашей с мамой кухни. Мама оставила сосновую мебель середины семидесятых годов прошлого века и старую коричневую плиту, которая вряд ли заинтересовала бы и скупщика лома.
Когда Люк наконец заговорил, я почувствовала исходивший от него аромат кофе.
— Но ведь в этом все дело, разве нет? — продолжал он как ни в чем не бывало. — Эта девушка, Женевьева, кажется, знает все твои слабости так, будто…
— Будто мы имеем какое-то отношение друг к другу, — закончила я за него. — Если не принимать во внимание то, что я ни разу за всю свою жизнь ее не встречала.
От двери послышались слова приветствия — это вернулась мама Люка. Она подошла обнять меня и стала разбирать покупки, не прекращая болтать. Я успела заметить, как Люк за ее спиной делает мне какие-то знаки в сторону двери.
— Мам, я помогаю Кэт с ее… заданием по английскому, так что нам надо пойти наверх и воспользоваться моим компьютером. Хорошо, что ты не сексапильная красотка, — пошутил он, одним шагом перемахивая через несколько ступенек. — Маме не нравится, когда я ухожу наверх в спальню с Лаурой.
Я пропустила мимо ушей комментарий насчет «красотки», ведь для меня он всегда оставался гадким мальчишкой с копной соломенных волос, клеившим модельки аэропланов и раскрашивавшим пластмассовых солдатиков.
Люк с Лаурой встречались уже почти три года, но его мама обращалась с ними так, будто они все еще пара несмышленых подростков, нуждающихся в присмотре.
Я постаралась изобразить изумление, когда мы вошли в его спальню. Замусоленный коврик сменило светлое покрытие, а вместо соснового шкафа появился гардероб с блестящими дверцами. У Люка теперь была двуспальная кровать с кожаной отделкой и голые белые стены без картин и постеров. Тем не менее по полу были раскиданы грязные носки, а стол был забросан смятыми бумажками. И пахло тут так же, как когда ему было четырнадцать.
Люк схватил маркер и встал у доски, которая висела на одной из стен. Мне стало казаться, будто я участвую в детективном шоу, и я слегка содрогнулась. Люк со значительным видом откашлялся.
— Послушай, я как-то занимался темой, связанной с преследованием, и усвоил кое-какие психологические хитрости. Я изложу несколько теорий.
— Давай.
— Первая верна в том случае, если у тебя есть что-то, что ей нужно, и это ставит тебя под угрозу.
— Ей нужно все, что у меня есть, — вздохнула я.
Люк стал записывать.
— Она стремится заставить тебя страдать. Бессмысленная, но очень сосредоточенная месть.
— Это уж точно, — угрюмо признала я.
— Что она может иметь против тебя?
— Ничего! — воскликнула я. — Я ничего ей не сделала, только оглянулась один раз.
— Оглянулась?
Когда я вспоминала тот день, я снова могла ощутить жар от солнца на своем лице и ее пристальный взгляд.
Я ехала в одном автобусе, а она — в другом, и она уставилась на меня в окно, очень пристально. И потом началось все это.
— Но ты же не станешь делать что-то подобное просто из-за взгляда в окно.
— А она стала.
Люк поскреб подбородок.
— Хм. Она всеми силами пытается узнать о тебе все, что, очевидно, ей важно. Это дает ей преимущество, а тебя делает уязвимой. И это доказывает, что ее действия тщательно спланированы и она потратила немало времени и усилий.
— Видно, у нее не такая уж бурная светская жизнь, — заметила я саркастически.
— У всех преследователей комплекс власти. Они хотят иметь контроль над тобой.
— И манипулировать. Она пытается играть в какие-то игры.
— Замечательно, — похвалил Люк, и я была до смешного довольна.
Он нарисовал цепочку стрелок, связав все пункты вместе в виде круга.
— Все это опять восходит к моей теории, что эта… Женевьева… откуда-то тебя знает и…
— Это невозможно, — перебила я.
— Или же, — продолжал он, — она зациклилась на тебе, потому что уверена, что между вами что-то произошло, и в этом случае она просто обозналась.
— Она никак не могла спутать меня с кем-то другим, — медленно произнесла я. — Она знает слишком много личного обо мне.
Люк присел у доски и стал вертеть в руках пресс-папье.
— Она может оказаться и просто полоумной, которая все выдумала и недолюбливает тебя без какой бы то ни было причины.
— Это очень плохо, — ответила я. — Потому что, если такая идея застряла в ее голове, никакими доказательствами этого не рассеять, и мне уже не удастся договориться с ней.
— Кэт, хочешь совета?
— Конечно же хочу.
— Пока все это происходит, тебе придется быть храброй и выдержать все, что она предпримет против тебя. Не показывай своих чувств, потому что она только и стремится создать максимальное напряжение.
Я поморщилась.
— Значит, проглатывать все это, все нападки и прочее?
— Играй в свою собственную игру и будь благоразумной, спокойной и вежливой. Это будет бесить ее больше всего.
Я задумалась на секунду.
— Предположим, это сработает. Она так хочет достать меня… а я буду изображать, что у нее ничего не выходит.
— И пообещай мне, что не будешь зацикливаться на этих ведьминских глупостях. Если она заставит тебя поверить, что обладает сверхъестественными силами, ты даже не будешь пытаться остановить ее. А она обычная девушка, мерзкая, но тем не менее обычная, и мы победим ее логикой и хитростью, только и всего.
— Логикой и хитростью, — повторила я.
Люк одобряюще показал мне большой палец.
— И вот еще на десерт. Она много о тебе знает, а ты не знаешь о ней ничего, так что теперь наш черед.
