Шум немного поутих, но радио продолжало надрываться. Я вслушивался, но передача все время перекрывалась криками «ура!», диктор называл места Кан и Карентан. Еще он говорил что-то о британских воздушно-десантных дивизиях, отвоевывающих плацдармы, и об американских воздушно-десантных дивизиях, препятствующих движению вражеских войск на полуостров Котантен. Ни одно из этих названий ничего мне не говорило, и я не понимал, почему все так возбуждены. Военные новости передавались постоянно, но они никого не приводили в такое возбуждение, пока не случалось что-то из ряда вон выходящее. Я подумал, что мистер Саво сидит сейчас на чьей-нибудь кровати, и огляделся. Миссис Карпентер направилась к нему, и по ее походке я понял, что она рассержена. Потом я увидел, как мистер Саво вскакивает и возвращается к центральному проходу. Диктор тем временем говорил что-то об острове Уайт, о Нормандском побережье, о бомбардировщиках королевских ВВС, которые атакуют береговую артиллерию противника, и о бомбардировщиках ВВС США, которые атакуют прибрежные укрепления. Я вдруг осознал, что происходит, и почувствовал, как мое сердце стало биться чаще.
Мистер Саво подошел к моей кровати. Он был зол, а черная заплатка на глазу придавала его длинному, костистому лицу пиратский вид.
— «Вернитесь в кровать, мистер Саво, — передразнил он. — Вернитесь в кровать сию же секунду!» Можно подумать, что я при смерти… Сейчас не то время, чтобы валяться в кровати.
— Это наступление в Европе, мистер Саво? — сильно волнуясь, спросил я.
Я чувствовал себя приподнято, но неспокойно, и мне бы хотелось, чтобы все кричали «ура» чуть-чуть потише.
Он посмотрел на меня сверху вниз:
— Это «День Д», Бобби. Мы отовариваем их по полной. А Тони Саво должен возвращаться в свою кровать!
Тут он заметил радиоприемник, который мой отец принес накануне.
— Эй, Бобби, это твое радио?
— Именно! — воскликнул я. — Совсем про него забыл!
— Вот повезло нам!
Он широко улыбнулся и перестал напоминать пирата.
— Давай-ка его переставим на столик между нашими кроватями и включим?
Я посмотрел на Билли:
— Я думаю, Билли тоже захочет послушать, мистер Саво.
Билли повернулся на звук моего голоса.
— Бобби, у тебя что, приемник есть? — спросил он возбужденно.
— Прямо здесь, Билли. Прямо между нашими кроватями.
— Мой дядя — пилот. Можете включить?
— Конечно, малыш.
Мистер Саво включил приемник, нашел радиостанцию с тем же диктором, затем вернулся на свою кровать и улегся на подушку. Мы трое лежали на своих кроватях и слушали новости о высадке.
Миссис Карпентер шла по центральному проходу. Ей по-прежнему не нравился шум в палате, но я видел, что она тоже возбуждена. Она спросила, как я себя чувствую.
— Отлично себя чувствую, мэм.
— Очень хорошо. Это твое радио?
— Да, мэм. Это мой отец принес.
— Вот и прекрасно. Можешь немного приподняться, если хочешь.
— Спасибо! — Я был просто счастлив. — Могу я молиться с тфилин?
— С твоими амулетами?
— Да, мэм.
— А почему бы и нет? Только осторожнее с шишкой на лбу.
— Да, мэм. Спасибо.
Она строго посмотрела на мистера Саво:
— Я смотрю, вы взялись за ум, мистер Саво.
Он посмотрел на нее левым глазом и фыркнул:
— Можно подумать, что я при смерти.
— Вам следует оставаться в постели, мистер Саво.
Мистер Саво снова фыркнул.
Она ушла по проходу.
— Тверда, как канатная стойка, — сказал он, ухмыляясь. — Сделай-ка погромче, Бобби. Плоховато слышно.
Я приподнялся и прибавил звук. Было так приятно снова иметь возможность двигаться.
Я достал молитвенник из ящика ночного столика и начал накладывать тфилин. Головной ремешок пришелся как раз на шишку, и я поморщился — она все еще болела. Затем я обмотал ремешок вокруг руки и раскрыл молитвенник. Я заметил, что мистер Саво смотрит на меня. Затем я вспомнил, что мне нельзя читать, и закрыл книгу. Я помолился, как смог, по памяти, стараясь не отвлекаться на голос диктора. Я молился о здравии всех солдат, высадившихся на берег. Закончив, я снял тфилин и положил вместе с молитвенником обратно в ящик стола.
— Да ты, я смотрю, прям набожный мальчик, Бобби, — сказал мистер Саво.
Я не знал, что на это сказать. Поэтому просто посмотрел на него и молча кивнул.
— Будешь священником или что-то в этом роде?
— Мне бы хотелось. А мой отец хочет, чтобы я стал математиком.
— Хорошие оценки по математике?
— Да. Одни пятерки.
— А ты, стало быть, метишь в священники… В раввины — так это у вас называется, да?
— Порою я чувствую, что мог бы стать раввином. Но я не уверен.
— Хорошее это дело, Бобби. В нашем уродском мире нужны такие люди. Я бы тоже мог стать священником. Был у меня такой шанс. Но я его упустил. И вот теперь огребаю по башке. Паршиво выбрал. Эй-эй, слушай-ка!
Военный корреспондент вел репортаж о том, как немецкие торпедные катера атаковали норвежский эсминец и он, похоже, тонет. Моряки прыгают за борт и спускают шлюпки.
— Ну вот, отоварили, — сказал мистер Саво зловеще. — Бедная посудина. Бедные ребята.
По голосу корреспондента чувствовалось, как он был возбужден, когда описывал, как тонет норвежский эсминец[20].
Все утро я только и делал, что слушал сводки военных новостей и обсуждал их с мистером Саво и Билли. Я как мог объяснял Билли, что происходит, а он все твердил мне о своем дяде — пилоте большого самолета, который сбрасывает бомбы. Он допытывался, как по моему мнению — сбрасывает ли он бомбы прямо сейчас, чтобы помочь высадке, и я отвечал ему, что нисколько в этом не сомневаюсь.
Вскоре после обеда из другой палаты пришел мальчик с мячом. Я увидел, что ему было около шести, у него были тонкое бледное лицо и темные непослушные волосы, которые он откидывал с глаз левой рукой, продолжая при этом правой подбрасывать мяч. Одет он был в светло-коричневую пижаму и темно-коричневый халат.
— Бедный малыш, — сказал мистер Саво. — Он из палаты напротив. Провел в ней большую часть жизни. Желудок соки не вырабатывает или что-то такое. Безумный мир. Уродский.
