– А вы сейчас не берете денег?
– Гонорар адвоката редко уплачивается до того, как дело доведено до успешного конца.
– А вы настоящий адвокат? Правда? Вы выглядите слишком молодым.
Серые глаза метнули на него взгляд. Оба рассмеялись. Он почувствовал, как теплая, неизъяснимая волна пробежала по его телу.
– Я адвокат, моя специальность – несчастные случаи. Не далее как в прошлый вторник я взыскал шесть тысяч долларов в пользу одного клиента, который попал под почтовый фургон. В настоящее время, как вам, вероятно, известно, поднята усиленная кампания за упорядочение уличного движения на Одиннадцатой авеню. Момент, как мне кажется, чрезвычайно подходящий.
– Скажите, вы всегда так говорите? Или только в деловом разговоре?
Он откинул голову и рассмеялся.
– Бедный, старый Гэс, я всегда говорила, что ему везет!
Плач ребенка раздался из-за перегородки.
– Что это такое?
– Это ребенок. Малютка все время только пищит.
– Так у вас есть дети, миссис Мак-Нийл? – Это открытие несколько охладило его.
– Только один. А что?
– Ваш муж лежит в больнице скорой помощи?
– Да, и я думаю, что вам позволят повидаться с ним, если вы по делу. Он ужасно стонет.
– Если бы я мог достать несколько свидетелей…
– Майк Дойни, полисмен, все видел. Он приятель Гэса.
– Ей-богу, это верное дело! Мы им покажем. Я пойду прямо в больницу.
Новый взрыв плача раздался из соседней комнаты.
– Ах ты, дрянь, – прошептала она, скривив лицо. – Деньги нам очень пригодились бы, мистер Болдуин.
– Ну, мне пора. – Он взял шляпу. – Я, конечно, сделаю все возможное. Можно заходить к вам время от времени и докладывать о ходе дела?
– Надеюсь, вы придете.
Когда они прощались, стоя у дверей, он не мог сразу отпустить ее руку. Она покраснела.
– Ну, до свиданья и большое спасибо за то, что вы зашли, – сказала она.
Чувствуя головокружение и спотыкаясь, Болдуин спустился по лестнице. Кровь стучала ему в виски. «Самая красивая девочка, какую я когда-либо видел». На улице шел снег. Снежные хлопья робко ласкали его пылавшие щеки.
Небо над парком[57]было усеяно маленькими облачками, точно лужайка белыми цыплятами.
– Алиса, пойдем по этой тропинке.
– Нет, Эллен, папа приказал мне идти из школы прямо домой.
– Трусиха!
– Эллен, ты ведь знаешь, как воруют детей.
– Я же тебя просила не называть меня Эллен.
– Ну хорошо, Элайн.
На Эллен было новое черное шотландское платьице. Алиса носила очки; ноги у нее были тонкие, как шпильки.
– Трусиха!
– Вот видишь, какие страшные люди сидят на скамейке. Идем, Элайн, красотка, идем домой!
– А я не боюсь. Я умею летать, как Питер Пен в сказке.
– Что же ты не летаешь?
– Сейчас не хочется.
Алиса начала хныкать:
– Эллен, какая ты скверная! Ну идем же домой, Элайн.
– Нет, я пойду гулять в парк.
Эллен спустилась с лестницы. Алиса несколько секунд стояла на верхней площадке, балансируя то на одной, то на другой ноге.
– Трусиха, трусиха, трусиха! – закричала Эллен.
Алиса убежала плача:
– Я скажу твоей маме.
Эллен шла по асфальтовой дорожке между кустами, высоко вскидывая ноги.
В новом шотландском платьице, купленном мамой в магазине Херна, Эллен шла по асфальтовой дорожке, высоко вскидывая ноги. Серебряная брошка сверкала на плече нового черного шотландского платьица, купленного мамой в магазине Херна. Элайн из Ламмермура шла к венцу.[58]Невеста. Там-там-там, там-там-там – гудят волынки по полям! У человека на скамье пятно под глазом. Подстерегающее, черное пятно. Черное, подстерегающее пятно. Черный шотландец, похититель детей. Среди шелестящих кустов похитители детей – на черной страже. Эллен уже не вскидывает ноги. Эллен ужасно боится черного шотландца, похитителя детей, огромного, скверно пахнущего шотландца с черным пятном под глазом. Она боится бежать. Ее отяжелевшие ноги шаркают по асфальту – она пытается бежать по дорожке. Она боится повернуть голову. Черный шотландец, похититель детей, в двух шагах за ней. «Когда я добегу до фонаря, я догоню няньку с ребенком, когда я догоню няньку с ребенком, я добегу до большого дерева, когда я добегу до большого дерева… Ох, как я устала… Я пробегу по Центральному западному парку и прямо по улице домой». Она боялась свернуть. Она бежала, и у нее кололо в боку. Она бежала до тех пор, пока во рту у нее не стало горько.
– Куда ты бежишь, Элли? – спросила Глория Дрэйтон; она прыгала через скакалку на опушке парка.
– Так мне хочется! – задыхаясь, сказала Эллен.
Винная вечерняя заря окрашивала тюлевые занавески и просачивалась в голубой мрак комнаты. Они стояли у стола. Звездные нарциссы в горшке, еще завернутом в папиросную бумагу, блестели фосфорическим блеском и издавали влажный запах земли, смешанный с острым, бесстыдным ароматом.
– Вы очень любезны, мистер Болдуин. Я завтра снесу цветы Гэсу в больницу.
– Ради Бога, не называйте меня так.
– Но мне не нравится имя Джордж.
– А мне нравится ваше имя, Нелли.
Он стоял, глядя на нее. Тяжелый аромат струился с ее рук. Его руки болтались, как пустые перчатки. Ее глаза почернели, зрачки расширились, припухшие губы тянулись к нему из-за цветов. Она подняла руки, чтобы закрыть лицо. Он обнял ее худенькие плечи.
– Право, Джордж, мы должны быть осторожны. Вы не должны приходить сюда так часто. Я не хочу, чтобы все старые сплетницы в доме начали болтать.
– Не беспокойтесь… Не надо ни о чем беспокоиться.
– Всю прошлую неделю я вела себя как сумасшедшая. С этим надо покончить.
– А я разве вел себя как нормальный человек? Клянусь Богом, Нелли, я никогда ничего подобного не делал раньше. Я не из той породы.
