Это знак итси. Именно его Джеффри увидел на лицах, впервые приехав в Оничу. Знак, вырезанный на человеческих лицах, как письмена на камне. Он вошел в него, коснулся сердца, пометил, врезался в слишком белое лицо, в кожу, не знавшую ожога с самого рождения. Но теперь он чувствует этот ожог, эту тайну. Мужчины и женщины народа умундри, такие неуместные на улицах Оничи, блуждающие по засыпанным красной пылью улочкам, меж купами акаций, со своими козьими стадами, своими собаками. Лишь некоторые из них носят на лице знак своего предка Ндри, знак солнца.
Вокруг них безмолвие. Но как-то раз один старик по имени Мозес, помнивший об Аро-Чуку и оракуле, рассказал Джеффри историю первого Эзе Ндри в Агулери: в то время, говорил он, не было еды, и людям приходилось есть траву и землю. Тогда Чуку, солнце, послал с неба Эри и Намаку. Но Ндри не был послан с неба. Ему пришлось ждать на муравейнике, потому что земля была сплошным болотом. Он жаловался: «Почему у моих братьев есть пища?» Чуку отправил человека из Авки с кузнечными орудиями, мехами, раскаленными углями, и человек смог осушить землю. Эри и Намаку пищу давал сам Чуку, они ели то, что называют азу игве, спина неба. Те, кто это ест, никогда не спят.
Потом Эри умер, и Чуку перестал посылать азу игве, спину неба. Ндри проголодался, стонал. Чуку сказал: «Подчинись мне, не раздумывая, и ты получишь пищу». «Что я должен сделать?» — спросил Ндри. Чуку сказал: «Ты должен убить твоего старшего сына и старшую дочь и похоронить их». Ндри ответил: «То, что ты от меня требуешь, ужасно. Я не могу этого сделать». Тогда Чуку отправил к Ндри Диоку, а Диока был отцом посвященных, тем, кто вырезал первый знак итси на лицах. И Диока пометил лица детей. Тогда Чуку сказал Ндри: «Теперь сделай то, что я приказал». И Ндри убил своих детей и выкопал для них две могилы. Прошли три недели по четыре дня, и на могилах появились молодые ростки. Из могилы старшего сына Ндри выкопал ямс. Испек его и съел, и это было превосходно. Потом он впал в такой глубокий сон, что все решили, будто он умер.
На следующий день Ндри выкопал из могилы дочери корень коко[24], съел его и снова заснул. Поэтому ямс называют сыном Ндри, а корень коко — дочерью Ндри.
Вот почему еще и сегодня каждый эзе ндри должен помечать лицо своего старшего сына и старшей дочери знаком итси в память о первых детях, которые в смерти своей принесли пищу людям.
И тут что-то открывается в сердце Джеффри. Это знак, запечатленный на коже лица, вырезанный ножом и присыпанный медью. Знак, который делает юношей и девушек детьми солнца.
На лбу — знаки солнца и луны.
На щеках — крылья и хвост сокола.
Изображение неба, чтобы отмеченные им уже не знали страха, не боялись страдания. Знак, освобождающий тех, кто его носит. Враги не могут их убить, англичане не могут заковать их в цепи и заставить работать. Они создания Чуку, дети солнца.
Вдруг Джеффри чувствует головокружение. Он понимает, почему приехал сюда, в этот город, на эту реку. Словно эта тайна жгла его всегда. Словно всё, что он пережил, о чем грезил, уже ничто пред знаком, вырезанным на лбу последних аро.
* * *
Это был красный сезон, сезон ветра, от которого растрескивались берега реки. Финтан заходил все дальше и дальше, наугад. Покончив с английским и счетом, которыми занимался с May, бежал через травяное поле и почерневшие от солнца кусты, спускаясь к реке Омерун. Обожженная земля хрустела под босыми ногами. Он слушал, как эхо его шагов летит ему навстречу в безмолвии саванны.
В полдень небо было голым, никаких облаков над холмами, на востоке. Только иногда, на закате, облака набухали в той стороне, где море. Травяная равнина казалась океаном сухости. Когда он бежал, длинные отвердевшие стебли хлестали его по лицу и рукам, словно узкие ремни. Не было никаких других звуков, кроме топота его ног, стука его сердца в груди, его свистящего дыхания.
Теперь Финтан научился бегать без устали. Кожа на подошвах ног, освобожденных от башмаков, уже не была белой и нежной. Ороговела, приобрела цвет земли. Ногти обломались, пальцы на ногах раздались в стороны, чтобы лучше цепляться за землю, за камни, за стволы деревьев.
Первое время Бони насмехался над ним и его черными ботинками. Говорил, что Финтан — малыш, pikni. Остальные мальчишки смеялись вместе с ним. Теперь Финтан мог бегать не хуже других, даже по колючкам и муравейникам.
Деревня Бони тянулась вдоль устья Омеруна. Вода в реке была прозрачная и гладкая, отражала небо. Финтан никогда не видел такого красивого места. Никаких домов англичан, ни даже жестяных лачуг, как в Ониче. Причал просто из высохшей грязи, а хижины крыты листьями. Пироги вытаскивали на пляж, там же играли дети, старики чинили сети и лесы. Вверх по течению был другой пляж, галечный, где на закате стирали белье и купались женщины.
Когда Финтан забрел туда, они осыпали его бранью и забросали камешками. Смеялись, обзывали на своем языке. Тогда Бони показал ему проход через тростники, в конце пляжа.
В речной воде блестели тела девушек, очень красивых, высоких. Была среди них и одна странная, которую Бони показывал ему всякий раз сквозь тростники. Впервые Финтан увидел ее вскоре после приезда, когда еще шли дожди. Она была не с остальными, купалась немного поодаль. У нее было детское, очень гладкое лицо, а тело и грудь как у женщины. Волосы схвачены красным платком, на шее бусы из ракушек каури. Остальные девушки и дети насмехались над ней, бросали в нее мелкими камешками, косточками от плодов. Они ее боялись. Она была ниоткуда, приплыла однажды на борту пироги с юга и осталась. Ее звали Ойя. Она носила синее платье, какие дают в миссиях, и крестик на груди. Говорили, что она проститутка из Лагоса, что сидела в тюрьме. Что часто наведывается на заброшенное английское судно, старую развалину, застрявшую у острова Броккедон, посреди реки. Потому-то девушки и насмехались над ней, потому и бросали в нее плодовыми косточками.
Бони и Финтан часто приходили к маленькому пляжу в устье Омеруна, чтобы подглядывать за Ойей. Место было дикое, населенное множеством птиц — журавлей и цапель. Вечером небо становилось желтым, травяные равнины темнели. Финтан беспокоился. Окликал Бони шепотом: «Пошли! Пора уходить!»
Бони наблюдал за Ойей. Та была посреди реки, голая, мылась, стирала свою одежду. Когда Финтан смотрел на нее сквозь тростники, его сердце учащенно билось. Бони таился впереди, словно кот в засаде.
Здесь, среди воды, Ойя не выглядела дурочкой, в которую дети бросают косточками. Она была красива, ее тело блестело на свету, груди были налитыми, как у настоящей женщины. Временами она обращала к ним свое гладкое лицо с продолговатыми глазами. Быть может, знала, что они здесь, прячутся в тростниках. Она была черной богиней, прошедшей через пустыню, повелительницей реки.
