Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
Прихожане откликнулись:
– Это кто такой? Проваливай отсюда, монашек! Будет нам еще читать проповедь, будет нам указывать!
И вытолкали его.
7
Монах разгневался:
– Неужто может быть такое у самого богоизбранного народа?
На пути его лежал женский монастырь. Постучал он в ворота, успокаивая себя:
– Тиха монастырская жизнь, здесь обитают благочестивые, жизнь свою посвятившие Господу, живут по Его законам.
Поклонившись монахине, сказал странствующий:
– Не найдется у вас, сестра, на ночь хоть сарая, хоть пристроечки, укрыться от непогоды?
Молоденькая монахиня кивнула с радостью, точно его ждала:
– Как не приютить нам калику? И с готовностью повела за собой. Когда проходили они монастырский двор, многие монахини бросали работу и украдкой оглядывались на молодого монаха да посмеивались, перешептывались. Не успели еще дойти до монастырской гостиницы, прибежала посыльная:
– Сама мать-игуменья хочет видеть странничка.
Монах кланялся игуменье, она же, хоть и не молодая, но статная и видная собой, молвила:
– У нас в гостинице все комнаты заняты, но есть одна пустая келенка.
– Матушка! – восклицал монах, увидев ту келенку. – Страшно мне в ней останавливаться. Не привык я к такой палате, не привык к кроватям да перинам – привык спать на досках, кулак совать под голову.
Игуменья отвечала:
– Хоть раз выспись с дороги на мягких перинах – то Господом не возбраняется.
И приказала принести ужин. Тому ужину он удивился еще больше:
– Готов я сам пойти в трапезную и отведать того, что сестры отведывают, готов взять лишь воды и хлеба, не надо мне ничего более.
Отвечала игуменья ласково:
– Не обижай, смиренный брат, своих сестер – отведай хоть раз наших кушаний, не против будет Господь, коли полакомишься скоромной пищей и пригубишь нашего вина – доброе мы готовим вино.
И все вздыхала да на него поглядывала.
Монах отведал лишь хлеба и, помолившись, лег на пол в углу. Ночью открылась в келенке потаенная дверь, подкралась игуменья к молодому монаху и зашептала:
– Больно полюбился ты мне, ангелок мой, свели с ума твои глаза! Налила я тебе винца приворотного, посыпала кушанья любовной приправой, будешь крепко меня любить в эту ночку. Обними же скорее – хочется мне жаркой твоей ласки, такую ласку может дать только молодость. Хочется твоего поцелуя – чую, что пожар будет от губ твоих! Впору нам с тобою миловаться на перинах!
Монах, перекрестившись, сказал:
– Впору звонить в колокола! Впору криком кричать о грехе! Где ты, Русь Святая, коли уже пробрался Рогатый в саму обитель и скалится надо мной? Горе! Горе! Угрожала отвергнутая игуменья:
– Позову сестер, укажу на тебя как на великого прелюбодея.
Монах отвечал:
– Господь знает правду, а более мне ничего не надобно.
Заскрежетала она зубами:
– Впервой вижу убогого, отказавшегося от вина да от моей ласки! Не то братия из ближнего монастыря. Те, молодцы, добры на вино и ласки.
Монах твердил:
– Горе! Горе!
И, подхватив суму, поспешил к монастырским воротам. Когда же пробегал мимо других келий, слышал не шепот молитвенный, а страстные вздохи – ходили по ночам к монашкам монахи ближнего монастыря.
Принялся он колотить в ворота. Инокиня, выпуская его, вздохнула:
– Убегаешь от вкусной похлебки, от горячих печей. Отчего задумал покинуть наш беспечальный монастырь?
– Узнал я ваши похлебки и печи, – ответил монах. – А в месте этом давно поселился нечистый, давно уже обитается между вами.
– Отчего же мы его не видели? – засмеялась тогда инокиня.
– Оттого, что надел он монашью одежду, прикрылся кротостью и благочестием.
– Ой, мне бы, монашек, его разглядеть! Сколько живу здесь, ни разу не зрела Рогатого! – всплеснула руками монахиня.
– Каждый день встречаешь его, сестрица, ему кланяешься, у него спрашиваешь благочестивых советов! Вот и к заутрене нынче выйдет во всем облачении!
8
Добравшись до мужского монастыря, не стал входить в него, а сел возле ворот и не сдвинулся с места. Когда остановились возле богомольцы и спросили:
– Отчего ты, Божий человек, сидишь здесь и не ступаешь к братии в храм обогреться? – ответил:
– Не вижу я храма, а вижу пустыню, где более нет Его!
Богомольцы удивились:
– Что ты говоришь такое? Горят в храме свечи, и идет богослужение, возносят хвалу Христу. Где, как не в монастыре, быть Ему?
Монах утверждал:
– Есть вой ветра в пустыне, есть смех Рогатого!
Богомольцы поспешили к игумену. И вот сам игумен вышел к воротам:
– Не ты ли несешь ересь, смущая паству?
Да еще возле наших стен, на виду у храма Господня?
Монах твердил:
– Нет здесь монастырских стен, не вижу и храма!
– Ты слепой? – спрашивал игумен. Гневно ответил сидящий:
– Не слепые ли меня спрашивают о том? Откуда же видеть вам самим, зряч человек или нет?
9
А царский сын все скучал возле дворцовых окон.
Желая отвлечь царевича, приказал отец-государь привести во дворец лучших певцов. Распевали наследнику в залах духовные хоры, служили священники, вымаливая у Бога прощения царскому сыну. Возносились песни к самому небу – невозможно было ими не заслушаться. Царевич же сидел грустный.
Упрекнул его государь:
– Дворец твой – несказанной красоты, нет ни у кого из смертных такого дворца. Для твоего увеселения собрал я лучших духовных певцов – ты же им не радуешься, не наслаждаешься божественными голосами.
– Отец мой, – отвечал царевич. – Все бы я отдал за то, чтобы не видеть потолки да стены. Не слышать бы мне ангельские хоры, а наслаждаться тишиной полей да шепотом ветра. Тошно от приносимых лакомств – хочется черного хлебца, подогретого на угольях. Хлебнул бы я и вина, которое пьют простолюдины, поглядел бы на крестьянские пляски… Ах, ничего мне не нужно более. Ходит счастье мимо меня с простой свирелькой – оно за холмами, за лесами. И плакал.
Глава VI
1
Долго ли, коротко, выпустили плута из тюрьмы. Унося себя прочь от страшного места, Алешка воскликнул:
– Не нашел я Веселии! Поспешу-ка тогда к матушке с батюшкой. Вовсе забыл я о родителях! То-то славно жить с ними. Кормила, поила меня вдоволь матушка. Суров был батюшка, однако, доброе у него сердце!
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
