Когда солнечные лучи коснулись верхней части стены, тишину нарушил негромкий скрип — схожий звук раздается при трении дерева о дерево. Из шкафа, где совсем недавно торчал зад охранника, показалась тоненькая девичья рука и открыла дверь пошире. Мэри Седжвик вылезла из своего тесного убежища, находившегося за внутренней стенкой шкафа. Девушка держала в руках холщовый мешок — точь-в-точь такой унес с собой Маколэй. Вот только этот мешок был набит пуританскими памфлетами, написанными пресловутым Джастином и напечатанными ее возлюбленным.
Мэри не теряла времени даром. Она стремительно направилась к черному ходу, накинув по пути на плечи плащ, чтобы спрятать под ним мешок и заодно укрыться от утренней прохлады. Мэри шла быстрым шагом. Она выглядела, как все молодые женщины, спешащие с утра пораньше по своим делам.
Она добралась до Бридж-стрит и свернула на север. Чуть погодя пересекла реку Кембридж, давшую имя университетскому городу. Затем миновала колледж Магдалины, прошла между церковью Святого Петра и церковью Сент-Джайлс, мимо старого средневекового замка и свернула на проселочную дорогу, которая вела за пределы города, на ферму Платта.
Дорогой она с гордостью думала, что с честью справилась с трудной задачей. Но ее самообладания хватило ненадолго. Подойдя к ферме, она почувствовала, что у нее дрожат руки и ноги.
— Мистер Платт! — громко закричала она, едва владея собой.
Со стороны скотного двора показался добродушный пожилой мужчина в рабочей одежде, которой были не страшны грязь, непогода и навоз. По голосу Мэри и ее встрепанному виду он сразу понял: случилось что-то серьезное. Мистер Платт распахнул объятия, и девушка бросилась к нему. Рыдая, она рассказала о разгроме мастерской и аресте друзей.
— Значит, они задержали Маршалла за непристойные брошюры? — переспросил он.
Мэри кивнула.
— Это хорошо, — сказал он, — мы легко отделались. Куда как хуже лишиться станка.
— Но теперь Маршалла и Эссекса выгонят из университета! — заплакала девушка.
— Выгонят, — согласился Платт. — Зато они не попадут в «Звездную палату».
Мэри смахнула слезы.
— Меня утешает лишь то, что отца Маршалла нет в живых. Он бы не пережил того, что сын не окончил университет и не оправдал его надежд.
— Ты недооцениваешь этого человека, девочка. По рассказам Маршалла, мистер Рамсден был просто святым. Он гордился бы сыном, которому хватило мужества постоять за веру.
— Как же меня это злит! — воскликнула Мэри, немного успокоившись. — В чем они виноваты? Почему нельзя хранить безобидные брошюры, в них ведь нет ничего дурного?
Старый Платт тяжело вздохнул. Он присутствовал на тех заседаниях комитета по сопротивлению, где пуритане вырабатывали план действий. Несколько человек внесли свои предложения. Получил одобрение план Мэри. В соответствии с ним и действовали студенты сегодня утром.
— Девочка моя, такова природа человека, — объяснил фермер. — Маколэй знал, что в типографии печатают запрещенные книги. Чтобы обнаружить их, он готов был разобрать ее по кирпичику. Мы предоставили ему такую возможность. Само собой, он искал кое-что другое, но и эти брошюры — преступление. Зато теперь Маколэй не станет обыскивать типографию столь тщательно.
Мэри прижалась к груди Платта. Конечно, он был прав, но боль в душе не утихала.
— Стоит ли все это такого риска? — спросила она.
В ответ Платт сунул руку в мешок и достал памфлет. Раскрыв книгу, он прочел:
«В жизни каждого человека наступает час, когда нужно принять решение. Речь идет не о решениях на день, год или даже на всю жизнь. Есть выбор, от которого зависит нечто более важное, чем личные дела или жизнь одного человека, решения, которые на многие годы определяют судьбу всего мира.
Настал час для каждого из нас принять такое решение.
Нам предстоит ответить на очень простой вопрос: будем ли мы соблюдать законы, данные Господом, или подчинимся воле человеческой? Следовать ли нам Библии или повиноваться епископу Лондонскому?
На простой вопрос должен быть простой ответ. Вспомните слова Петра: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29).
Прислушиваясь к голосу совести, можем ли мы как христиане ответить иначе, не отрекаясь от своей веры?
Только Библия может научить нас, как следует жить. С ее помощью Господь Бог дает нам Свои наставления.
Неудивительно, что эти наставления столь ясны и четки, ведь достоинство любого хорошего закона в отсутствии двусмысленности и неопределенности.
Нравственные и судейские законы, данные Богом, четко сформулированы, в них ясно прослеживается Божья воля. Закон Господа вечен. Никакой король, министр или епископ не вправе отменить его.
Является ли Библия единственным воплощением Слова Божьего или нет?
Будем ли мы повиноваться Ему или нет?
Нам предстоит сделать выбор. Принять решение нетрудно, гораздо труднее жить в соответствии с ним, ведь это потребует великого мужества и глубокой веры.
Мы живем в опасное время. Никто не знает, какую цену нам предстоит заплатить. Однако мы делаем выбор не только ради себя, но и ради своих детей и внуков. Какой бы ни была цена, наше решение стоит этого.
Пришла пора для сильных духом. Не время подставлять вторую щеку: нас не оскорбили, но обманули. Для праведных и благочестивых англичан настал час, который определит их будущее.
Что до меня, то я выбираю Бога. Я предпочту погибнуть, повинуясь Господу, чем преуспеть, стараясь угодить людям».
Платт опустил брошюру на колени.
— Маршалл может гордиться тем, что помог донести до людей эти слова, — проговорил он.
Мэри вытерла глаза и кивнула.
— Думаю, тебе пора домой, деточка, — нежно сказал Платт. — Я сам займусь памфлетами.
В тот же день сочинения Джастина покинули ферму Платта на тележке молочника, спрятанные в двойном дне бидонов. Оттиски повезли на восток, в Ньюмаркет, Тетфорд и Норидж, где один из памфлетов попал к его преподобию Томасу Калмерсу, приходскому священнику Спиксворта.
Прежде чем прочитать написанное Джастином, Калмерс запер дверь своего кабинета. На столе перед ним лежал циркуляр епископа Лода, обращенный к церквям Нориджа. Епископ приказывал священникам во время проповедей облачаться в подобающие случаю церковные одежды. Кроме того, в документе подчеркивалось, что алтарь должен находиться в восточной части церкви. Вокруг алтаря следовало построить ограждение, дабы отделить его от прихожан. Нарушителей ждало строжайшее взыскание — вплоть до прекращения выплаты жалованья, а возможно, и более суровое наказание.
Когда его преподобие дочитал памфлет Джастина, он заплакал. За тридцать один год пребывания в духовном сане с ним это случилось впервые. Два противоречивых чувства раздирали его на части. Как супруги в несчастливом браке, его вера и его церковь вступили в непримиримую борьбу. Прежде неразлучные, теперь они ненавидели друг друга. Сможет ли он отдать предпочтение одной и отказаться от другой?
