Заметив его растерянность, Рагнар хмыкнул.
— У тебя крепкая хватка, бонд! Мы оставили бы девку в море, однако ты держал ее так, что пришлось вытащить вас обоих. Но ты не выпустил ее даже на палубе. Пришлось отрезать ее от тебя.
Высокий воин размахнулся, намереваясь бросить свою ношу за борт.
— Подожди! — вскрикнул Сиргурд.
Он хотел шагнуть вперед, но подвели ослабшие ноги. Падая, Сигурд угодил головой в пах высокому воину. Тот не ждал удара, согнулся пополам, разжал руки. Податливым кулем Гюда сползла на колени упавшего бонда. Одна рука зацепилась за его плечо, другая безжизненно стукнулась о палубу.
Выронивший добычу высокий воин выпрямился, схватился за рукоять топора. Над головой Сигурда запело, рассекая воздух, острое лезвие.
— Льот!!! — громыхнул Рагнар.
Подчиняясь приказу, высокий Льот успел отвести удар. Его топор свистнул возле уха Сигурда, чавкнул, вонзаясь в палубное дерево.
— Чтоб тебя Фернир сожрал! — выругался эрул, потянул древко оружия на себя, вытащил острие из палубной доски. В оставшейся от удара щели виднелась белесая древесная сердцевина.
— Я сам! — Огромная лапа Красного подхватила Сигурда за грудки, вздернула вверх. Голубые глаза Рагнара впились в лицо бонда, рожа побагровела. — Ты ударил моего хирдманна, бонд! Это твоя благодарность?!
— Но… но… — Задыхаясь, Сигурд шарил взглядом по палубе, словно надеясь отыскать верный ответ средь корабельного груза. Зацепился взором за один из сундуков, окованный по углам золотом.
— Эта женщина пригодится нам, — прохрипел он. — Она дорого стоит, даже мертвая.
Налитые гневом глаза Рагнара подобрели, хватка стала ослабевать.
— Сколько? — не отпуская бонда, поинтересовался он.
— Князь Гарды даст за нее больше, чем ты можешь ожидать.
Рагнар не понял. Высокий Льот и те, что подошли послушать перепалку да поглазеть, как хевдинг убивает неблагодарную земляную мышь, — тоже. Чужие взгляды ползали по Сигурду, будто оценивая его, от эрулов пахло едким потом и рыбой. Сигурд покосился под ноги, туда, где на боку лежало тело Гюды, увидел ее распахнувшуюся юбку, открывшую ноги, сглотнул, облизнул пересохшие губы.
— Он заплатит за нее, живую или мертвую, — повторил он, не глядя на Рагнара. — Бьерн Губитель Воинов вез ее в Гарду, но буря помешала ему. Теперь ты можешь взять себе то, что хотел получить он.
Рагнар отпустил его так резко, что Сигурд чуть не упал. Пытаясь удержаться на слабых ногах, бонд не сразу уразумел, что странные квохчущие звуки над его плечом — это смех. Конунг эрулов смеялся. И не просто смеялся, а задыхался от смеха, сгибаясь в почти беззвучном хохоте. Правую руку он прижимал к животу, левой утирал проступившие на глазах слезы.
Похоже, Красному на самом деле было весело.
Вторя своему хевдингу, понемногу стали похохатывать и окружавшие Сигурда воины. Сначала один или двое, потом — больше. Ответ бонда передавался из уст в уста, кружил над кораблем, а за ним следом, словно волна за ветром, катился смех. Вскоре хохотали уже все эрулы — от Рагнара до рулевого, стоящего далеко на корме.
— Ты говоришь, будто Губитель Воинов шел в Гарду ради платы за одну женщину?! — смеялись воины. — Кто поверит тебе, земляной червяк?
Сигурд всегда боялся насмешек. Он не умел отвечать на колкость метко, быстро и остроумно. Достойные ответы почему-то всегда приходили ему на ум уже потом, спустя много времени после спора. Но на сей раз слова сами полезли на язык, словно кто-то другой вкладывал их в голову бонда, а ему надо было лишь открывать рот, чтоб выбросить их наружу.
— Она не просто женщина, она — дочь князя Альдоги, — хрипло сказал Сигурд.
Смелые речи придавали уверенности. Сигурд перестал таращиться на палубу под ногами, поднял голову, поймал удивленный, но еще смеющийся взгляд эрула.
— Отец захочет увидеть ее, — продолжил бонд. — Он заплатит даже за ее мертвое тело.
Смех ушел из голубых глаз Рагнара.
— Подумай, конунг. — Не дожидаясь ответа, Сигурд присел на корточки, осторожно перевернул княжну на спину, приподнял край распахнувшейся юбки, заботливо прикрыл ее ноги.
— Ее никто не трогал, — раздался над его головой голос Рагнара. — Моим людям не нужна падаль.
Красный шутил, но уже не смеялся.
Сигурд кивнул.
Рагнар присел рядом с бондом, размахнулся, сильно шлепнул ладонью по бледной щеке женщины. Ее голова мотнулась в сторону, на коже проступило розовое пятно.
— Зачем?.. — испуганно уставившись на конунга, прошептал Сигурд.
— Хочу говорить с ней, — пояснил эрул.
Сигурд растерянно смотрел на расплывающееся по щеке княжны красное пятно, сжимал и разжимал пальцы. Он уже привык к мысли, что княжна умерла.
— Ты пойдешь в Гарду? — наконец сумел просипеть он.
— Нет. — Конунг эрулов поднялся, отряхнул колени, поморщился. — Если она — дочь князя, я продам ее саксам. Их бонды любят женщин из знатного рода.
Его взгляд мазнул по расстроенному лицу Сигурда:
— Радуйся, бонд, ведь ты еще жив. И позаботься о ней, раз она так дорого стоит.
До середины дня эрулы словно не замечали ни Сигурда, ни княжну. Лишь Рагнар, проходя по палубе мимо нее, брезгливо морщился и торопился отвести взгляд. Гюда очнулась, однако не открывала глаз и металась в бреду, то полыхая жаром, то вдруг коченея, словно льдинка. Сигурд ухаживал за ней, как умел, — укутывал в плед, вливал в рот воду, утирал пот с лица. Больше он ничем не мог ей помочь — бонд не был лекарем или травником. Дома, в усадьбе, он, возможно, пожалел бы об этом, но нынче все изменилось. Спокойный Каупанг с его размеренной жизнью, незаметными радостями, запахом навоза, земли и хлебных лепешек остался где-то в другом мире. Сигурд больше не вспоминал своих жен, не тосковал, не мечтал, не жалел. Морской ветер прогнал яркость его чувств куда-то в неизвестность, как гнал нынче вдоль ободритских земель длинные снеккары Красного конунга.
По обрывкам разговоров Сигурд понял, что войско Рагнара насчитывало не менее тридцати судов. Малая часть кораблей принадлежала самому Рагнару, остальные — ярлам из Свеи, Эстфольда и Гаутланда[30], которых хитрый эрул невесть какими посулами заманил в опасный ранний поход. Задолго до бури войско миновало недружелюбные по ранней весне воды Эресунна, длинный язык острова Мэн и оскалившийся бухтами, с виду совсем мирными, берег Йотланда. Перед тем как повернуть в сторону Меркленбургской бухты и по реке Бойце достичь большого города саксов Гаммабурга[31], эрул зашел на остров Рэ. Он часто так поступал перед важными походами — оракул с Рэ славился верными предсказаниями. На сей раз слова оракула многим показались загадочными. Он обещал эрулам хорошую добычу, однако намекал, что помимо добычи их ожидает страшная опасность. Об этой опасности он предпочел рассказать лишь Рагнару. Они немного пошептались, затем эрул развязал толстый кошель на поясе и высыпал на ладонь оракула несколько восточных монет. Засунув монеты куда-то в складки красных одежд, оракул заявил, что поговорит со Свентовитом и вне всяких сомнений поход Рагнара будет удачен и безопасен. Услышав хорошие вести, эрулы повеселели. Как-никак переход затевался долгий — через земли дружественных Рагнару саксов, мимо побережья Фризов[32], во владения конунга франков Карла Лысого. Рагнар выбрал сложный путь по рекам, но он предпочитал не показываться у берегов Дании. До прошлого лета Красный водил дружбу с обоими датскими конунгами — Хориком Датчанином и его непримиримым врагом Харальдом Клааком, который нынче правил Фризскими островами и побережьем за Данвирком[33]. И тот и другой называли эрула дорогим гостем, пока прошлым летом не сцепились меж собой в Лимфьорде. Тогда эрулы Рагнара десятью снеккарами вышли за Клака и в честном бою убили старшего сына Хорика Датчанина. Рагнар не любил вспоминать ту битву — он ошибся, выступив за Клака, ведь победа и земля данов достались Хорику. Но о том лете вообще мало кто вспоминал — эрулы привыкли к битвам то за одних конунгов, то за других и без лишних переживаний меняли врагов на друзей и наоборот. Печальное утро лимфьордского сражения давно затерялось средь тьмы себе подобных…
