Княгиня-представительница сперва отказывалась поселиться в здании, которое превращало в посмешище занимаемый ею пост, и сдалась лишь тогда, когда стало ясно, что лучшей резиденции в Лонде попросту нет. Так что сооружение назвали дворцом. Она не переставала удивляться тому, что в этом «дворце» столько лет соглашались сидеть урядники Имперского трибунала. Но наместники судьи в Лонде открыто предпочитали, чтобы их несколько недооценивали. Внешняя сторона и пышные символы могущества империи имели куда меньшее значение, нежели успешная борьба с заурядными злоупотреблениями и преступлениями. Наместники Лонда традиционно отличались добродушным нравом — таков был здешний стиль власти, такова была местная мода. Никто не знает, сколько легионов можно было бы составить из наивных людей, которые чересчур легкомысленно отнеслись к румяному толстяку или меланхоличному заморышу, сидевшему в странном здании, а теперь рисовали черточки на стенах своих камер в тюремных казематах… Ибо Имперский трибунал в Лонде в течение многих лет действовал успешнее всех во всей Вечной империи, а в особенности с тех пор, как портовый город на краю света приобрел ранг столицы.
Предыдущий наместник судьи трибунала не был, правда, добродушным толстяком или мрачным заморышем, но зато он вообще не походил на урядника: еще не старый, высокий, мускулистый, он говорил и вел себя с простотой, свойственной офицеру легиона. Однако он являлся человеком неглупым, трудолюбивым и добросовестным; трибунал под его руководством отнюдь не пришел в упадок. Женщине, занявшей этот пост после него, не пришлось заново наводить порядок. Ей были переданы все дела как самого Лонда, так и провинции, поскольку в разваливающемся Громбеларде северный порт стал последним оплотом Вечной империи еще до того, как сюда перенесли столицу.
Вечером того же дня, когда Таменат и его спутница прибыли в Лонд, перед воротами в стене, окружавшей Имперский квартал, появился человек, закутанный в плащ и с капюшоном на голове. Он обменялся несколькими словами с охранявшими ворота солдатами, после чего прошел в приоткрытую калитку. Подобные личности часто появлялись в квартале — никто из шпионов трибунала не хотел, чтобы его узнали. Ведь для всех они были обычными жителями Лонда — пекарями, нищими, корчмарями и торговцами.
Занятые империей дома ничем не отличались от других, по крайней мере внешне, поскольку внутри многие из них существенно перестроили, пробивая новые двери, разрушая или, напротив, возводя лестницы, выравнивая перегородки. Благодаря этому занятым своими делами урядникам не приходилось выбегать с важными документами на улицу, что положительно влияло как на темп, так и на качество работы. Закутанный в плащ незнакомец направился прямо к одному из домов, перед которым стояли стражники, представился им, так же как и солдатам у ворот, уступил дорогу нескольким выходящим из здания, после чего сам вошел внутрь. Он миновал несколько комнат, побольше и поменьше, в основном пустых, обустроенных как приемные — главными предметами обстановки в них были стоявшие вдоль стен лавки. На втором этаже комнаты выглядели побогаче, так же и третий этаж. На последнем посту стояли солдаты в мундирах, отличавшихся от уставных образцов Громбелардского легиона. Однако личные гвардейцы княгини — представительницы императора с некоторого времени являлись скорее охраной первой наместницы верховного судьи, так что их присутствие у дверей высокопоставленной урядницы никого не удивляло. Человека в капюшоне снова подвергли допросу, на этот раз долгому и доскональному. Простой вояка с мечом мог похвастаться наличием не только широких плеч, но и мозгов; в это подразделение идиотов не брали. Наконец, признав доводы гостя, солдат сказал:
— Наместницы нет, но если дело действительно срочное, я прикажу ее найти. По твоему явному требованию, ваше благородие, и под твою ответственность, — предупредил он. — Я уже знаю, что ты имеешь право видеться с ее высокоблагородием в любое время, но я обязан тебе напомнить, что никто не вправе злоупотреблять подобными привилегиями.
— И все же прошу разыскать наместницу.
— Ты знаешь, что делаешь, ваше благородие.
Сказав это, он позвал слугу и отдал распоряжение.
Предупреждение стражника не было брошено на ветер. Наместница Арма весьма ценила свое время, и не одному уже пришлось пожалеть об излишнем усердии. Щедрая к тайным урядникам, доказавшим, что они ей полезны, она умела быть беспощадной и суровой к неудачникам. Ее подчиненным приходилось овладевать искусством оценки всевозможных сведений; зерна предварительно следовало отделить от плевел. Ее высокоблагородие не без оснований полагала, что урядник, не умеющий самостоятельно принимать решения и не умеющий думать, в рядах трибунала совершенно лишний. А впрочем, лишний вообще.
Незнакомец в капюшоне повернулся к солдатам спиной и начал внимательно разглядывать ковер на стене, словно видел его в первый раз, что на самом деле было не так, поскольку около полугода назад он уже посещал этот дом. Уверенность в себе, которую он демонстрировал стражнику, во многом служила тому, чтобы рассеять его собственные сомнения. Шпион не мог оценить, действительно ли он достаточно тщательно отделил зерно от плевел… Взвешивая все «за» и «против», он пришел к выводу, что лучше показаться чересчур усердным, чем быть обвиненным в нерадивости, но насколько верное решение он принял, должно было вскоре выясниться. А заодно и то, нужен ли он трибуналу…
Наместница появилась довольно быстро, видимо, она находилась в том же или не далее чем в соседнем здании, в которое вела пробитая в стене дверь. С легковооруженной невольницей рядом, не говоря ни слова, она кивнула гостю и повела его в глубь своих комнат. Остановилась она только в третьей — это был ее личный кабинет. Рыжеволосая телохранительница, отличавшаяся слегка перезрелой красотой Жемчужины Дома, встала у нее за спиной. Наместница села и некоторое время внимательно разглядывала соглядатая с закрытым лицом.
— Ну? Так и будешь стоять, господин, и пугать своим капюшоном? Я тебя никому не выдам, можешь стащить с головы этот мешок.
Она даже приподняла брови, когда гость последовал ее совету, открыв почти мальчишеские черты. Ему могло быть самое большее года двадцать три, и он отличался просто невероятной красотой. Сорокадвухлетняя наместница пожалела о том, что совсем уже увяла; впрочем, особо хороша собой она не была никогда. Лишь роскошные золотые кудрявые волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине, остались такими же, как и годы назад. Она редко их заплетала, иногда лишь скрепляла заколкой сбоку.
Но столь прекрасные и вместе с тем мужественные черты этого парня невозможно было забыть. Ее высокоблагородие нахмурилась, вспомнив не только имя, но и другие подробности. Жалеть тут не о чем, ибо этот чудесный мужчина так или иначе оставался для женщин недоступен. Он питал склонность к собственному полу и, насколько она помнила, исключительно к нему. Ну разве это не преступление?
— Сеймен? — спросила она, откидываясь на спинку кресла. — Я помню, ты оказал трибуналу очень важные услуги… Что там у тебя?
Собственно, она испытывала благодарность к гостю, оторвавшему ее от скучных занятий, которые могли немного подождать.
