Из детских лет – роман «Властелин молний».
На обложке – лицо, странно озаренное отсветом шаровых молний, выкатывающихся прямо на читателя.
Биографию Сергея Беляева я узнал позже.
Москвич, как и его знаменитый однофамилец, родился в 1883 году в семье священника. Перепробовал массу занятий, пел на клиросе, служил в театре. Сотрудничал в РОСТА, закончил Юрьевский университет, никогда в жизни не оставляя профессии лечащего врача, даже ради литературы. До обращения к фантастике написал в соавторстве со знаменитым (позже репрессированным) Борисом. Пильняком документальный роман о бойнях – «Мясо», до революции издал «Семинарские очерки», после революции – «Записки советского врача», еще сборник рассказов, кажется, «Пожар», и повесть под интригующим названием «Как Иван Иванович от большевиков бегал». Но известность Сергею Беляеву принес роман «Радио-мозг», изданный в 1928 году тиражом в 5000 экземпляров. Послесловие к роману написал инженер Б. Кажинский, тот самый Кажинский, что проводил с известным дрессировщиком В. Дуровым опыты над изменением психики животных, тот самый, что послужил прототипом инженера Качинского в романе другого Беляева (Александра) «Властелин мира». Всегда склонный к игре, всегда жаждавший популярности, автор кое-где переигрывал, но следует отдать ему должное – роман читался.
Читается «Радио-мозг» и сейчас.
И при этом остается дитем своей эпохи.
В языке (все эти – наркомздравовец, лекпом, самоук), в героях (энергичный, преданный коллективному делу инженер Гэз, интеллигентный, а значит не всегда готовый к конкретным действиям доктор Тах, весьма решительный, все понимающий, умеющий разрешить любой конфликт главный начальник химической промышленности Союза Глаголев, наконец, Мишутка, рубаха-парень, самоучка, самостоятельно написавший пролетарскую симфонию для домр), в интонации, в тональности.
«Тах смотрел на залу, заполненную рабочими и работницами. Перед ним колыхался цветущий луг живой рабочей массы».
Но доктор Тах, совершивший великое открытие, как-то не торопился сообщать о нем людям. Ему хотелось все досконально обдумать, ведь, в конце концов, его открытие не так уж безопасно, его открытием могли воспользоваться внешние и внутренние враги. «И тогда… проснувшись, он (радио-мозг, – Г.П.) начнет думать. Он начнет прислушиваться к Парижу, Берлину, Копенгагену, все складывать в себе, все, что жалкие дипломаты пытаются утаивать друг от друга. И потом радио-мозг величественно по всему земному шару даст очередную порцию це-волн, которые вопьются в мозги людей, заразят их мыслями… и люди сойдут с ума, истребляя друг друга в последней войне».
В последней…
Даже сейчас, перелистывая хрупкие, пожелтевшие от времени журналы и книги, отчетливо ощущаешь жгучий интерес людей того времени ко всему, что было связано с войной. «Советская литература, – писал Н. Тихонов в предисловии к своей повести «Война», – почему-то избегает разработки таких тем, как наука и война, техника и военное искусство, а между тем в дни усилившейся военной опасности, в дни, когда буржуазные государства вооружаются, обгоняя друг друга в лихорадочном желании увеличить свою боевую мощь, об этом следует вспомнить в литературе».
Вспомнили.
Петр Павленко, Николай Шпанов, А. Горелов, Сергей Буданцев, Н. Бобров, Сергей Диковский, В. Курочкин, Борис Лавренев. Картины будущих воздушных сражений рисовал в своих фантазиях летчик Георгий Байдуков – Герой Советского Союза, участник перелета через Северный полюс в Америку, совершенный с В. Чкаловым и А. Беляковым. Названия фантазий Георгия Байдукова откровенны – «Разгром фашистской эскадры», «Последний прорыв». Николай Автократов в повести «Тайна профессора Макшеева» описывал особые лучи, способные на расстоянии взрывать чужие боеприпасы.
И все такое прочее.
Сергей Беляев тоже не отмахнулся от горячей темы.
В 1939 году он выпустил в свет фантастическую повесть «Истребитель 2Z».
Один из ее героев – летчик Лебедев, весьма патриотически настроенный, говорил перед собравшимися учеными и военлетами: «Давно ли Блерио перелетел через Ла-Манш? Тогда весь мир взволнованно говорил об этом «чуде». А теперь ни дальние расстояния, ни высокий стратосферный потолок, ни крейсерская скорость порядка 500 километров в час, ни полеты в неблагоприятных метеорологических условиях не удивляют и не смущают советских пилотов и штурманов. Еще в 1934 году советские летчики Громов, Филин и Спирин покрыли без посадки по замкнутой кривой 12711 километров. Летом 1936 года Чкалов, Байдуков и Беляков по Сталинскому маршруту пролетели, в труднейших арктических условиях, без посадки 9374 километра. Эти же трое Героев Советского Союза через год продолжили Сталинский маршрут, открыв кратчайший путь из Москвы в США через Северный полюс. Вскоре Герои Советского Союза Громов, Юмашев и Данилин по той же трассе – через Северный полюс, Канаду и США – пролетели из Москвы до границы Мексики, покрыв по прямой свыше 11000 километров. А замечательный полет Коккинаки? С тех пор все важнейшие рекорды авиации, особенно по дальности, высотности и полетам с полезной нагрузкой, крепко держатся в руках советских летчиков».
Обрисовывая будущий маршрут, Лебедев заявлял: «Это серьезное предприятие! Но у каждого из нас – своя мечта. Водопьянов мечтал о Северном полюсе, Георгий Байдуков – о кругосветном путешествии через два полюса, а я… Тридцать тысяч четыреста пятьдесят километров без посадки – прямо к антиподам… Сначала через всю нашу страну, затем Тихий океан пересечь наискось…»
Понятно, что поддерживает героического летчика: «Крупными шагами Лебедев прошелся по кабинету, распахнул дверь и вышел на балкон. С высоты десятого этажа ему открылась панорама громадного города, окутанного теплым величием весенней ночи. Рубиновые звезды на башнях Кремля красиво выделялись, как путеводные маяки. Лебедев долго смотрел на них, чувствуя, как постепенно приходит к нему удивительная внутренняя успокоенность».
Проблема хладотехники и в этой повести была хорошо поставлена.
VI
Помните «Фанданго» Александра Грина?
«Посмотрев влево, я увидел, что картина Горшкова на месте. Это был болотный пейзаж с дымом, снегом, обязательным безотрадным огоньком между елей и парой ворон, летящих от зрителя. С легкой руки Левитана в картинах такого рода предполагается умышленная «идея». Издавна боялся я этих изображений, цель которых, естественно, не могла быть другой, как вызвать мертвящее ощущение пустоты, покорности, бездействия, – в чем предполагался, однако, порыв».
Тенденция, искусственно взращенная критиками и всячески поощряемая главными идеологами страны, – говорить только о возможном, только о том, что мы можем создать уже сегодня, только своими руками, эта тенденция в итоге и привела к так называемой фантастике ближнего прицела.
В самом деле, зачем нам какие-то грядущие миры?
В самом деле зачем нам какие-то далекие планеты, галактики?
