Беженцы же все чаще образовывали колонии в национальных парках, где угроза полуночных рейдов местных линчевателей казалась менее вероятной.
И все же стремление жить по нормам цивилизованного общества полностью не исчезло в людях. Всегда находились добровольцы, мужчины и женщины, которые вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения шли работать в командах «скорой помощи» или таскать пропитанные химикатами мешки для умерших – производство таких мешков выросло за время эпидемии в целую индустрию. Мужчины, всю предыдущую жизнь проведшие за конторскими столами или за дисплеями компьютеров, вручную убирали с улиц горы мусора или пополняли ряды полиции и водителей грузовиков. Когда губернаторы штатов объявили мобилизацию Национальной гвардии, на их призыв откликнулись пусть не все, кто в свое время принимал присягу, но достаточно людей, чтобы развозить основные продукты питания, копать братские могилы, патрулировать наиболее опасные городские улицы и дороги. Никто не мог предсказать заранее, кто именно струсит и убежит, а кто станет рисковать жизнью ради общего блага.
Ни религиозная или расовая принадлежность, ни возраст, ни размеры доходов не давали поводов для обобщений. Но храбрецы всегда находились, пусть не так много, как хотелось бы, но всегда больше, чем можно было бы ожидать, исходя только из логики самосохранения.
Самый тяжелый удар эпидемия нанесла по прибрежным мегаполисам Калифорнии. Схваченная на живую нитку инфраструктура бесформенного Лос-Анджелеса распалась в мгновение, и никакие старания немногих уцелевших чиновников вкупе с добровольцами не могли восстановить прежний порядок. Банды, всегда чувствовавшие себя как дома в Восточном Лос-Анджелесе и в прочих облюбованных люмпенами районах города, становились сильнее год от года и теперь безраздельно господствовали на своих территориях. Они решали даже, кого допускать к дележу продуктов питания, жалкой струйкой поступавших в город. Эпидемия предоставила им долгожданные возможности. Вскоре банды шагнули за пределы своих владений – сперва прочесали наиболее богатые кварталы Лос-Анджелеса, затем стали снаряжать экспедиции, чтобы грабить окрестные маленькие города, поселки и отдельные дома. В конце концов, они добрались даже до границ штата Юта.
Гангстеры не только пополнили свои ряды и разбогатели за прошедшие десятилетия, они еще и выучились довольно ловко манипулировать общественным мнением. В то время как поставщики продуктов боялись посещать контролируемые бандами районы, так как знали, что их груз разворуют, а водителей – если их и пощадит зараза – изобьют или просто убьют, представители гангстеров, подделываясь под голос народа, по радио и телевидению обвиняли правительство в том, что оно нарочно загоняет болезнь Рансимана в гетто и бараки и пытается уморить голодом национальные меньшинства.
Даже коммерческие средства массовой информации предоставляли им слово, устав показывать старые фильмы и объявлять приказы властей. А гангстеры казались такими яркими, увлекательными… даже забавными.
Попытка ввести в Лос-Анджелес Национальную гвардию штата Калифорния закончилась плачевно – в город вошли малочисленные отряды, мало или совсем не подготовленные для стоявшей перед ними задачи. Стоило им появиться на улице, как они подвергались постоянным нападениям, – направлялись ли они разгружать ящики с консервами или на уборку мусора. То, что рано или поздно они откроют ответный огонь, было неизбежно. И тогда пресса подняла вой о жестокости гвардейцев и принялась лить слезы над их жертвами. Репортажи из Лос-Анджелеса возымели столь воспламеняющее действие, что по всей стране начали вспыхивать стычки, даже в тех местах, где ситуацию прежде удавалось держать под контролем.
В Лос-Анджелесе погасло электричество, водопровод работал от случая к случаю, а в резервуарах вода оказалась зараженной. Тела умерших лежали прямо на улицах. Поредевшие ряды полиции и Национальной гвардии не имели доступа во многие части графства Лос-Анджелес и изо всех сил старались защищать хотя бы те районы, где банды не пустили глубоких корней. Но тем самым они навлекали на себя еще более яростные обвинения в расизме – как со стороны брошенных на произвол судьбы бедняков, так и со стороны репортеров, которые все свои расследования вели по телефону, боясь и нос показать на улицы, где хозяйничали болезнь и гангстеры. Пресса все чаще стала полагаться на видеоинформацию, поставляемую бандитами.
Побоище в Кингмане, населению которого пришлось с оружием в руках отстаивать свой заброшенный городок от значительно лучше вооруженных отрядов гангстеров, в конце концов привлекло к себе внимание самого президента.
Вопреки советам наиболее умудренных политиков из своего окружения он объявил графство Лос-Анджелес районом бедствия и приказал ввести туда армейские части.
Армейское начальство обратилось к добровольцам. Многие из откликнувшихся на призыв переболели БР и не боялись по крайней мере одного из ожидавших их в Лос-Анджелесе врагов. Неудивительно, что первые вошедшие в город подразделения являли собой не самое привлекательное зрелище в истории американской армии. Но были и другие добровольцы – те, кто поставил на карту все, услышав зов долга.
Командиры частей не знали порой, следует ли им стыдиться того, как много их подчиненных отказалось ехать в Лос-Анджелес, или, напротив, гордиться тем большинством, которое оправдало свое звание американского солдата и без громких слов дало подписку добровольца.
Да, то была армия, чей боевой дух оказался в значительной мере подорванным африканской катастрофой, но которая все же нашла в себе достаточно сил, чтобы взяться за выполнение задания, обещавшего стать еще более неблагодарным.
Лейтенант Мередит получил относительно спокойную работу в Форт-Девенс, штат Массачусетс, где он работал над компьютерными программами, пытаясь проанализировать крах африканской кампании, беспрестанно оплакивая в душе несбывшиеся мечты своих покойных родителей. Эпидемия, похоже, уже отсвирепствовала в округе, и Мередит медленно начал оправляться от кошмара смертей и вида обезображенных лиц, которые преследовали его от Киншасы до Азор. Говарду всегда нравилась его внешность. Но тем не менее он подал рапорт о переводе в спецвойска, направлявшиеся в Калифорнию. Он не смог объяснить причины столь неразумного шага ни своему ошарашенному командиру, ни себе самому. Более того, стоило ему начать анализировать совершенный поступок, как ужас переполнял его сердце. То, что он сделал, не поддавалось ни логике, ни здравому смыслу. Ему даже не могли предложить разведывательную работу, соответствовавшую его квалификации. Однако имелось множество вакансий командиров взводов в разведывательных и пехотных подразделениях, где офицеры, похоже, умирали сразу же, как только вдыхали воздух восточного Лос-Анджелеса.
Так Говард оказался командиром взвода разведки воздушно-десантных войск, выполнявшего задачи сопровождения грузов к востоку от автомагистрали 710-210. Он не прошел никакой переподготовки – не было времени. Взвод был примерно на шестьдесят процентов укомплектован личным составом, а командир его роты, казалось, сам только вчера встал с больничной койки. Сеть отталкивающих шрамов покрывала его лицо и руки, и, хотя, по слухам, он был одним из немногих настоящих героев, выбравшихся живым из заирской мясорубки, от Мередита потребовалась вся его сила воли, чтобы пожать руку, протянутую ему начальником при первой встрече.
