Меж тем, незаметно мы прочесали половину парка и подошли к противоположному забору. Востриков перестроил нас, и мы стали прочесывать вторую половину, приближаясь к модулям и к обеду.
Черт меня понес к этой стенке! Хотя — какая разница? Раньше или позже?
Я шел крайним слева и решил, что пора уже и «коня привязать». В узком пространстве меж двух саперных машин я наблюдал как влага, исторгаемая мной, орошает камни забора, испаряясь с раскаленных камней.
Застегнув ширинку, я обернулся и увидел трех парней, стоявших за моей спиной. Ну, конечно, это был Амальчиев со-товарищи.
Тимур Амальчиев. Красавец, боец и заводила. Через восемнадцать месяцев он уедет домой, награжденный орденом Красной Звезды и медалью За Отвагу. Моего роста, худощавый, с длинными руками, которыми, будь он боксером, легко мог бы выполнить мастерский норматив. Темные волосы, светлые глаза, тонкий нос и тонкие губы, скривленные сейчас в издевательской усмешке — все говорило в нем о превосходстве над оплошавшем славянином.
— Ты знаешь, откуда я родом? — сплетя кисти рук и похрустывая костяшками пальцев, спросил он.
Биографию Амальчиева я знал слабо, и до его анкетных данных мне не было никакого интереса. Но мне почему-то подумалось, что меня сейчас эти трое будут бить: ведь не о доме родном пришли они со мной побеседовать? Цепочка карантина ушла вперед, с двух сторон меня ограждали машины саперов, сзади уже политый мной забор, спереди тройка кавказцев. Кричать и звать на помощь? Несолидно и чмошно Всю службу себе испортить можно. Бежать? Куда?! Справа стоял гигантских размеров путепрокладчик БАТ-М, который сами саперы называли: «большой, а толку мало». Слева стоял гусеничный траншеекопатель. Под них не пролезешь. Впереди — трое, не прорвешься. Сзади, правда, невысокий забор, который мне, кэмээснику по военно-прикладному спорту, ничего не стоило перемахнуть в один миг. Только, что это изменит? Ночевать все равно придется приползти в модуль, где меня будет ждать Амальчиев и весь Северный Кавказ. Да и построения не пропустишь…
— Я родом, — продолжил Амальчиев, приближаясь ко мне, — с Северного Кавказа, и таких как ты…
— А мне по-фую, откуда ты родом! — крикнул я и закатил ему с правой в глаз.
Не было никакого героизма в моем поступке. Я просто прикинул, что их — трое, и они меня, по-любому, отколотят. Так зачем ждать? Их больше. Они насуют мне по «самое не балуйся», я и рта не успею открыть. Один удар. Пусть только один — но мой! Я сделаю это, и приму звиздюли трех абреков, а там дальше разберемся….
Удачно попал. Амальчиев откинул голову и прикрыл наплывавший фингал рукой. Разворачивая корпус в другую сторону, я левой рукой въехал в рожу второго кавказца. Попал, не так эффектно, по касательной. К тому же, Амальчиев и в самом деле был боец. Через две секунды он выправился от нокдауна, и они стали урабатывать меня втроем «по всем законам добра и красоты». Я едва успевал прикрывать руками голову и печень.
— Стоять! — какие-то руки разбросали нас.
Рыжий!
Я готов был расплакаться от радости. За его спиной маячили Щербаничи и двое разведчиков. Шесть — три в нашу пользу.
— Вы чё, парни, охудели — трое на одного?
Северный Кавказ, прикинув соотношение сил, поджал хвост.
Подбежал Востриков и увидел мое распухшее ухо и разбитый рот: казалось, он готов был разорвать всех нас — ЧП! Духи меж собой дерутся!
— В чем дело, товарищ младший сержант? — спросил он меня.
— Виноват, товарищ капитан, — ответствовал я, — пытался забраться на БАТ, и сорвался нечаянно.
— Сорвался, говоришь? — Востриков оглядел запыхавшихся кавказцев, меня Щербаничей, троих разведчиков, — Ну-ну. Не падай больше.
И двинулся к цепочке карантина.
Едва он ушел, Рыжий предложил:
— Сегодня, через два часа после отбоя деретесь один на один. Всё. Разойтись.
Мы выгребли на простор и с самым простодушным видом вновь принялись собирать бычки, консервные банки и весь мелкий мусор. При этом, кавказцы переглядывались друг с другом, а славяне — между собой. Мол, всё в порядке.
Не судьба нам была помахаться в эту ночь.
6. Земляки
День догорал. Прошел ужин, и солнце вертикально падало к горизонту. Заканчивался мой первый день в Афгане, и было странно, что меня до сих пор еще не убили. После обеда к нам в модуль пришел капитан — начальник строевой части полка. Из Ленинской комнаты принесли стол и табуретку, поставили их прямо по середине спального помещения, и за этим столом капитан проводил личное собеседование с каждым из прибывших для дальнейшего распределения нас по подразделениям. Когда настал мой черед, капитан раскрыл мой военный билет, увидел запись о гражданской специальности: «чертежник-конструктор» и предложил:
— А давай к нам, в штаб?
Предложение было заманчивое. Близость к командирам, кондиционер в окошке, прохлада в кабинете. Никакой дедовщины. Полугражданская жизнь. Знай, сиди себе, черти таблицы или скрипи перышком с тушью. Лафа! Все время будешь чистеньким, всегда сытым. Ни пинков тебе, ни тумаков.
Только в учебке перед распределением в войска я уже отказался от еще более заманчивого предложения. Начальник связи дивизии подполковник Ильин предлагал мне идти к нему на узел связи. Мол, и чертежник я, и конструктор, и связь за полгода изучил — лучше некуда. Соблазн был действительно велик. Узел связи «Рубин» был не дивизионного значения. Союзного! Я был на нем несколько раз, когда меня посылали туда с поручениями. С него можно было соединиться с любым узлом связи Вооруженных Сил! От Бреста до Камчатки. Да что Камчатка! С Германией — ГСВГ. С Чехословакией, Венгрией — ЦГВ. С Кубой. Чуть не с космосом. Можно было даже позвонить себе домой. В любой город Советского Союза. А уж Китай и Иран прослушивались как родные. И тоже — тишина, кондиционеры, никакой дедовщины. Только связь качай. Обеспечивай.
Но мне позарез нужно было «проверить себя». То есть раз и навсегда решить для себя: мужик я или нет? И как бы тогда я выглядел в своих глазах, зная, что мои одновзводники пойдут в Афган, а я останусь в бункере «Рубина»? В холодке, тишине и безопасности. Пацаны полезут под пули, а я в это время буду по телефону с мамой разговаривать. Это мне решительно не подходило: все под пули — и я под пули. Все в колодец — и я за всеми. А коль скоро я зачеркнул для себя штабную карьеру на узле связи союзного значения, то что значил для меня штаб какого-то полка? Даже смешно, ей богу. Пусть кто-нибудь другой рисует таблицы, пишет тушью и сидит в холодке. Не для того я полгода изучал связь, чтобы в штабной прохладе отсиживаться.
Ну, на нет, как известно, и суда нет. Не хочешь булку с маслом — ешь хрен с горчицей. И я был распределен во второй взвод связи.
Несколько слов об устройстве горнострелкового полка. Помимо батальонов, в полку есть спецслужбы — саперная рота, рота материального обеспечения, ремонтная рота, разведрота, рота связи. В разведроте и роте связи тоже есть свои взводы. А стрелецкий батальон является как бы уменьшенной копией полка. Если в полку — разведрота, то в батальоне разведвзвод. Если в полку РМО, то в батальоне взвод материального обеспечения. Так, в батальоне есть свой собственный отдельный и независимый взвод связи. В первом батальоне — первый взвод связи, во втором — второй и так далее. Вот в это батальонное звено я, к великому своему разочарованию, и был назначен. Я-то изучал серьезные радиостанции, антенны, фидеры. А в батальоне связь делали на примитивнейших Р-149. У постовых милиционеров похожие рации. Большого ума не надо, чтоб в них разобраться. Если не полный дундук, то через пять минут вникнешь, как частоту ловить, как на связь входить. Получалось, что полгода в учебке были потрачены напрасно.
