Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Тому, кто закрыл эти врага.
Слабым и малым
Мы откроем врата Родины,
Для малого и для старого
Мы стоим здесь как щит.[7]
Еще через два часа над поселком появились самолеты с египетскими опознавательными знаками и приступили к бомбежке. Особых повреждений они не нанесли, но праздник закончился. Вторжение состоялось. Мы еще успели плотно пообедать: все равно продукты на продажу не вывезти, и не пропадать же добру, — и слегка поскучать в ожидании дальнейшего, пока на окружающих холмах не появились египтяне в сопровождении вооруженной толпы местных арабов. Они не делали попыток напасть, а просто окружили весь район и изредка стреляли — больше для собственного удовольствия, чем по цели. Причина стала понятна позже.
В нескольких километрах от нас, возле Гадида, начался грохот пушек. Люди молча смотрели в ту сторону и, переглядываясь, расходились по местам. Даже от нас были видны следы разрывов и пламя над зданиями.
Все прекрасно понимали, что и наша очередь не за горами. Стреляли до вечера, и утром все это возобновилось. Попытки разведки ничего не давали: все кругом плотно обложили. Постоянно подходили все новые отряды.
Нас еще дважды бомбили, спалив попутно все деревянные постройки, еще не разобранные на укрепления, и уничтожив хлев. Скот вырвался из стойл и загонов — кони, мулы, стадо овец, коровы, бычки — более сотни голов. Животные метались по поселку, некоторые были ранены или обожжены. Большинство пришлось потом добить. Курятник тоже пропал, накрытый бомбой, зато мяса было вдоволь. Даже места для хранения не хватало. Множество туш валялось кругом, но рисковать, стаскивая их в кучу, не стоило: арабы продолжали регулярно стрелять, и по территории мы передвигались только ползком или по вырытым заранее траншеям.
— Вставайте, — похлопал меня по плечу Моше.
Я сел, протирая глаза. По-прежнему ночь. Глянул на часы. Всего час с небольшим и удалось подремать.
— Что случилось? — спрашиваю, настороженно прислушиваясь. Вроде все тихо. Даже севернее не стреляют.
— Пришел человек с Гадида. Их больше нет.
Я шел, раздвигая собравшихся по траншее. Он был маленький и страшно грязный. На ноге окровавленная повязка. Голова дергается, как при контузии, взгляд беспокойно бегает по лицам. При моем появлении попытался подняться с земли.
— Не вставай, — придержав его, сказал. — Как тебя зовут?
— Мотке.
— Рассказывай, — присаживаясь возле него на корточки, попросил я.
— Седьмая пехотная дивизия, — медленно, выдавливая из себя слова, начал он. Потом заговорил все быстрее, стремясь выложить сразу все, что знает: — Два полка ушли к морскому блоку поселений и тому, что закрывает дорогу в Газу. — Я кивнул: связь с ними по радиостанции была устойчивой, и мы уже об этом знали. — К Гадиду пришли два батальона из третьего полка и несколько сотен арабов из Газы. Сначала был обстрел, потом мы отбили две атаки. Опять обстрел. Опять атаки. Солдаты — дерьмо, воевать не хотят. Офицеры их гонят вперед под угрозой оружия. Надо выбивать командиров — тогда египтяне теряются и отходят. Мы много убили — не меньше двухсот солдат, но патроны кончились. Был приказ сдаваться. Они построили всех уцелевших. Целые, раненые, женщины. Пересчитали — шестьдесят два, и офицер взял у солдата винтовку и воткнул штык в живот моему соседу. Тогда я побежал. Не один, были и другие. Кто-то дошел? — с надеждой спросил. Я молча отрицательно покачал головой. — Тогда я последний. Там кричали, но я не остановился. Страшно кричали. Не расстреливали — мучили перед смертью. Я шел всю ночь, приходилось постоянно пережидать — в окрестностях полно вооруженных арабов, о судьбе поселка должны знать.
— Ты правильно сделал, — твердо сказал я. — Ты предупредил, и мы теперь в курсе, что здесь капитуляция не поможет. Лучше уж стоять до конца, чем быть зарезанным, как баран. Где врач?
— Я здесь.
— Займись им. Перевязать, накормить. Завтра, — обращаясь к остальным и повышая голос, заявил я, — они придут сюда.
* * *
Опять подул горячий ветер из пустыни. Мало нам было палящего солнца — так теперь еще песок летел, попадая в пищу, воду, на оружие, проникая даже в закрытый рот. На зубах противно скрипело, и страшный запах гниющих тел, людей и животных сводил с ума. Я, срывая голос, орал на всех, и они медленно, вроде как по инерции, поднимались и занимали свои места. Многим было уже все равно — слишком они были измучены и устали. Двадцать четыре трехдюймовки и несколько тяжелых минометов третьи сутки расстреливали небольшой пятачок, на котором мы отбивались. Вся территория была перекопана взрывами. Не осталось ни одного целого здания и сохранившегося окопа. Даже доты получили по несколько попаданий и зияли дырами.
Последний раз я обстрел такой интенсивности видел под Краковом, и тогда наша армия не выдержала и побежала. Нам отступать было некуда, а у них, похоже, огромное количество снарядов. Иногда артиллерия замолкает, и тогда египтяне идут в атаку. В первый раз я чуть ли не насильно заставил всех сидеть спокойно до самого последнего момента. Мы подпустили их прямо к проволочным заграждениям и расстреляли в упор. Многие и сейчас продолжают там висеть, воняя. Египтяне не делали никаких попыток спасти солдат, даже под прикрытием ночи. Раненые лежали там, где упали, страдая от жажды и боли. Застрелить их было с нашей стороны самое настоящее милосердие. Своих погибших мы относим в одно из убежищ, разбитое прямым попаданием, и там складываем. Хоронить нет возможности.
После гибели сотни человек египетские офицеры вспомнили, что идти в полный рост все-таки не стоит, а лучше сначала евреев уничтожить издалека. Они нас обстреливали, а по ночам мы выкапывали новые окопы и восстанавливали старые. Днем обстрел, ночью работа, и конца этому не видно. Он существует, но только когда живых в Славе уже не останется.
Только что возле меня вяло спорили, сколько было атак за прошлый день. Кто-то уверенно утверждал, что три. Лейба не менее убежденно отстаивал цифру «шесть». На самом деле это совершенно без разницы. Одной больше, одной меньше. Все мечтают о моменте, когда прекратится грохот и перестанут падать снаряды. Тогда можно увидеть врага и стрелять по нем. Ерунда, что большинство огневых точек уже разбито, что уцелело не больше половины бойцов. Люди реагируют на взрыв, угодивший прямо в траншею и убивший еще троих, заторможенно. Они уже не боятся. Им все равно. Моше прямо на позиции отрезали ножом руку по локоть, державшуюся на лоскутке кожи, а он все рвался к своему автомату. За такое у нас давали ордена.
В госпитале нет места, все забито тяжелоранеными, и кто может ходить, отправляются на позиции. Мотке перебило колено, но он все равно до последнего стрелял по наступающим, упирая винтовку о бруствер окопа, пока не погиб. Может, и к лучшему. У меня такое чувство, что с головой у него после всего произошедшего было не в порядке. Уж больно он довольно смеялся, свалив очередного офицера, даже ползал на нейтральную землю. Устроил самую настоящую охоту и убивал, убивал, убивал.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
