Я отодвинула проблемы, связанные с Сарадом Нукпаной, на второй план. Слишком трудно решать все одновременно.
Комнаты Гарадина Уайна находились над магазином канцтоваров «Пергамент и чернила» на Локк-стрит, которая шла параллельно безымянному каналу квартала магов. Хотя крестный мог позволить себе жилье уровня Нигеля и имел хороший вкус, у него отсутствовали какие-либо особые требования. На Локк-стрит было все, что нужно было моему крестному на пенсии: бумага, чернила, табак, таверна, в которой алкоголь не разбавляли водой, и соседи, которые занимались своими делами.
Многие хорошие маги обосновались в Мермейе после выхода в отставку. Близко к острову Мид, но без бюрократии и политических дебатов, которыми он так утомлял. Владелец дома Гарадина сам лишь недавно переехал сюда. Его магазину приносили бешеный доход маги, уже покинувшие службу. Большинство из них были учеными, и им нужны были бумага и чернила для ведения записей своих исследований или корреспонденции. А еще он получал прибыль, предлагая переплетные услуги для завершенных работ.
Если кто-то хотел воспользоваться услугами мага (и имел деньги), Мермейя была именно таким местом, хотя следовало быть осторожным. Поверите или нет, многие практикующие магию были не совсем честны в оценке своих способностей. Я сталкивалась со всем — от откровенного шарлатанства, когда разыгрывали для убедительности целое шоу, до уставших от суеты магов — вроде Гарадина, — которые не хотели, чтобы их нанимал кто ни попадя, и преуменьшали свои способности. Но даже если вам удалось бы убедить их выслушать ваши предложения, скорее всего, у вас все равно не хватило бы золота, чтобы оплатить такие услуги. Гарадин задрал свои расценки непомерно высоко — просто для того, чтобы его не беспокоили.
Узкая улица между двумя магазинами на краю квартала магов выходит к каналу Великого герцога — и кварталу гоблинов на противоположной стороне. Здания были построены из камня и блестящего мрамора, одновременно как темного, так и не поднимающего бодрость духа у посетителей. Уличные фонари давали тусклый голубой свет. Цвет был выигрышным для гоблинов, но коже любой другой расы придавал нездоровый оттенок трехдневного трупа. У следующего изгиба канала виднелась резиденция Мал’Салина, а рядом — посольство гоблинов. Мне не было нужды смотреть в ту сторону; я знала, что там сейчас. И, конечно, совсем не хотела приближаться к каналу. У меня с водой договор — я к ней даже не подхожу, а она меня не топит.
Я легко различала реющий над посольством гоблинов флаг. Мне не нужно было присматриваться. Герб дома Мал’Салинов представлял собой двух сплетенных в клубок сражающихся змей, увенчанных коронами. Вряд ли нашелся бы лучший вариант. Появление змеиного герба на флаге означало, что в резиденции Сатрик Мал’Салин — и Сарад Нукпана вместе с ним.
Стоя в тени, я осматривала канал, и вдруг почувствовала сильную усталость. Слишком многое произошло ночью, и слишком мало понятного. Я посмотрела на отражение голубых ламп на поверхности воды, затем перевела взгляд на флаг Мал’Салина, развевающийся от ночного бриза, дующего на лагуну, — создавалось странное впечатление реальной битвы. Я сделала шаг к воде и вышла из тени, не отрывая взгляда от флага. Но тут же пришла в себя и резко отпрянула назад. Какого черта? Что я творю?
Я поспешила обратно к Локк-стрит, к Гарадину. Он должен быть дома, но если его нет, мне надо его дождаться и попытаться найти какую-нибудь еду. Подобно большинству ученых, Гарадин в кладовке в основном хранил не продукты, а снадобья, чтобы не забродили, но, может быть, я смогу что-нибудь добыть, чтоб совсем не умереть с голода. Хотя обычно еда была так «искусно» приготовлена, что было лучше ее оставить другим. Мой крестный признавал, что талант к приготовлению пищи у него отсутствует, и большинство своей стряпни просто выбрасывал.
Мне не было и года, когда убили мою мать. Как ее самый близкий друг, Гарадин взял меня к себе и обнаружил, что столкнулся с не такой уж маленькой задачей воспитания маленькой девочки. Брат моей матери, его жена и его семья жили в Лаерине. Гарадину не потребовалось много времени, чтобы решить, что они лучше всего подходят для такой миссии. Дядя Рин был мореплаватель, почтенный бизнесмен и устроил свою жизнь очень хорошо. Но однажды Гарадин обнаружил, что дядя Рин, оказывается, считал мореплаванием то, что во всех семи королевствах называется пиратством. К этому времени я была достаточно большой, называла Лаерин домом и отказывалась переезжать. Дядя Рин, может быть, и пират, но он создал удивительно нормальную и моральную семью — или, скорее всего, это сделала моя тетя Дера. В этот раз, чтобы прийти к такому выводу, Гарадину потребовалось много времени.
Принимая во внимание все обстоятельства, думаю, что я получилась наполовину неплохой.
Узкая деревянная лестница от черного хода лавки канцтоваров вела к двери Гарадина. Я наступила сразу на третью ступеньку, пропустив первые две — они были сломаны. Те, против чьего визита Гарадин не возражал, знали это. Те же, чей визит был нежелателен, не знали. Это была своего рода сигнализация, если приходили незваные гости. Я постучала. Ответа нет. Гарадин обычно спал чутко — скорее всего, его нет дома. У меня были оба ключа — металлический и магический, — поэтому я могла войти. Охрана здесь превосходила любую самую новейшую защиту Нигеля. Мой крестный не держал ничего ценного, кроме своих секретов, но его тайны были дороже всего остального.
Гарадин занимал две комнаты: поменьше — для сна, побольше — для всего остального. Все остальное — в основном причудливые диковины, которые он коллекционировал многие годы. Мертвые существа — засушенные, в банках, в стеклянных контейнерах с прозрачными крышками — и чучела животных и птиц. Там же хранились книги и бумаги. Любая плоская поверхность в комнатах Гарадина была словно выставка. Кому-то другому показалось бы, что в этом месте производили обыск, но Гарадин знал, что где искать, и не поздоровится тому, кто посмеет здесь что-нибудь передвинуть.
Массивные кожаные кресла знавали лучшие деньки, но до сих пор оставались мягкими и удобными. Для Гарадина комфорт был превыше всего. Я всегда любила эти комнаты. Когда была ребенком и проводила здесь все лето, мне всегда удавалась отыскать то, что казалось интересным. Сейчас все, чего я хотела, — это найти что-нибудь поесть и расчистить место, где можно сесть. Хотя сказать легче, чем сделать.
После тщательных поисков удалось добыть немного засохшего сыра и кусочек черствого хлеба, которые, как и кожа на креслах, знавали лучшие времена. Ничего другого я взять не рискнула, поскольку посчитала практически все несъедобным. Гарадин воду нигде поблизости не держал, но я знала, где он хранил эль. Это не совсем еда, но по крайней мере относится к пищевым продуктам.
Кресло и табуретка под ноги в углу у книжных полок давали мне свободный обзор входной двери. Я осторожно переложила бумаги с кресла на пол, обнажила меч и плюхнулась на сиденье. Кресло заскрипело, когда я устраивалась. Как же замечательно сидеть, но будет еще лучше, если никто не попытается вломиться в дверь хотя бы в ближайшие пять минут.
Я отломила кусок хлеба и опустила его в кружку с элем, чтобы чуть-чуть размочить. В ожидании, пока он размягчится, чтобы не сломать себе зубы, я вытащила амулет из-под рубашки и снова его осмотрела. Профессия искателя дала мне некоторые навыки, и я приблизительно могла определить, чем являлся объект. Понятно, что я держала в руках — серебряный диск, но что он делал — совсем другой вопрос. Я знала, как это выяснить наиболее быстро, но самый короткий путь — часто не лучший и не самый безопасный. При свете огня на серебряной поверхности поблескивали выгравированные руны. Он был магическим — в этом я абсолютно уверена. Но зная того, кто был его последним владельцем — и кто хотел его заполучить, — это был, возможно, такой предмет, без которого я вполне могла обойтись. Открыть свой разум амулету, принадлежавшему прежде Нигелю, — это как сунуть руку в болотную трясину, просто чтобы почувствовать, каково там. Лишь тот, кто не в своем уме, может попытаться превратить подобные действия в привычку. Но вряд ли более одного раза.
