Ведун вздохнул и принялся за работу. Из стопочки лежавших осторонь кожаных мешочков под свет немеркнущих магических светильников покорно появился самый маленький и безропотно принял в себя звон пары пригоршен золотых монет. И их же тяжесть. А в сиротливо болтавшийся на поясе кошель Лен переправил столько же серебра из примеченного в углу широкогорлого кувшина.
– Вот и всё, мне хватит, — промолвил он, распрямляясь. — А ты что там высмотрела?
Впору было рассмеяться. Змея в полном соответствии с легендами сначала было разлеглась на верхушке вполне сошедшей бы ей за пригорок груды золотых монет. И даже нежно потёрлась о них спинкой в порыве своего маленького обожания. Но затем извивисто уползла в угол (не забыв по пути протечь сквозь корону кого-то из старых королей этаким напоминанием о бренности всего сущего) и принялась придирчиво что-то высматривать в здоровенном крепком сундуке с льдисто и ало поблескивающими самоцветными каменьями.
– Пошли, малышка.
Пещерница прислушалась, пристально всматриваясь в хозяина холодными чёрными бусинками на плоской клиновидной голове. Потом по своей привычке стрекотнула язычком и словно нехотя потекла на голос.
– Надо же, — хмыкнул Привратник и покачал в удивлении головой. — Похоже, где живут такие змеи, обязательно имеется золото?
В самом деле, под недоверчивыми взглядами людей скрутившаяся в клубок на ладони Лена маленькая негодница постепенно меняла цвет. Сначала могло бы показаться, что она умирает — в ней откровенно проявилась мертвенная бледность. Но затем в изменении обозначился сначала зелёный оттенок, а затем он словно полыхнул великолепным изумрудным сиянием.
– У-у, ты моя красавица, — с улыбкой заметил ведун, разглядывая преобразившееся животное.
И правда, теперь змея щеголяла в окрасе из золотого блеска и гм… чего-то вроде зелёного, изумрудного оттенка металла. Несомненно благородного — попробовал бы кто возразить! Цапнет так по своей змеиной зловредности, что и мама пискнуть не успеешь! Мало того, что змея, так ещё и женского, так сказать, полу — стало быть, змея вдвойне.
Привратник без лишних слов закрыл дверь в сокровищницу, навесил пару отозвавшихся мурашками по спине запорных заклятий. И в том же молчании, но совсем с иными мыслями они направились обратно.
Однако, едва поднявшись чуть выше, страж ворот коснулся ладонью каменной стены, и в той медленно, словно нехотя протаял проход. Изнутри пахнуло сыростью, затхлостью, и на взгляд самого Лена, отнюдь не возжаждавшего войти туда, чем-то нехорошим.
– На том конце тебя ждут, парень, — лаконично сообщил маг. И совершенно неожиданно на прощание крепко пожал руку.
Стена за спиной заросла так же бесшумно, как перед тем и появилась, лишь шевельнулись волосы от слабого тока воздуха.
– Вот паскудство! — в сердцах ругнулся Лен — освещения тут ровным счётом не имелось никакого. Слабыми зелёными огоньками ещё некоторое время рдели глаза неслышно ползавшей вокруг змеи, по своей непоседливости исследовавшей новое пространство, но вскоре погасли и они.
Пусти темноту в себя. Мало кому понятный, но весьма здравый для некоторых волшебников принцип. Не нужно развеивать мрак, разрывать его слабым и тщедушным светом — рано или поздно он погаснет. Конечно, умел Лен засветить болотный огонёк над собой и кое-что ещё из световых эффектов… но лишь ставя перед собой всё более и более трудные задачи, можно в конце концов подняться ещё на одну ступенечку бесконечной лестницы познания?
Познание. Ах, какое славное и даже сладкое слово. Лен прислушался к себе, сидя в позе "отдыхающий богомол" в кромешной тьме. Да, познание сладостно. Но мало кто отдаёт себе отчёт, что это не тупая зубрёжка или многократное повторение неких приёмов. О нет, оно совсем иное. Понимание. Принятие в себя неких принципов настолько, что они становятся частью тебя. Даже нет. Обдумывание и принятие настолько, что однажды вдруг осознаёшь — а ведь на самом деле, где-то глубоко внутри ты это уже знал.
На самом деле знал и поступал именно так, просто не отдавал себе в том отчёта. А сейчас оказалось, что великие естествоиспытатели и учёные прошлого лишь сформулировали это чёткими словами — специально для тебя. Они ведь знали, что придёт однажды некто, жаждущий испить из сладостного источника познания…
Не просто пусти темноту в себя — стань частью её. У тьмы нет тайн от самой себя, и они все станут твои. Не за никчемные деньги или роспись своей кровью на некоем документике, как воображают возомнившие невесть что невежды. Не за отданную врагу рода человеческого душу, как твердят жрецы белого бога. А просто так.
Пойми меня, стань мною — и я отдам тебе всё.
Сидевший неподвижно человек встал. Его хриплый смех слабым эхом отразился от обветшавшей кое-где кладки лишь с тем, чтобы увязнуть в сырой пустоте впереди. И всё же, не благодаря этому отзвуку он шагнул вперёд уверенно и беспечно.
Лен улыбнулся, когда змея, обеспокоенная такой разительной переменой в хозяине, торопливо подползла поближе и уже становящимся привычным образом уверенно заняла своё законное место на плечах.
Он видел?
Нет.
Он слышал?
Да вовсе нет.
Он просто знал.
Знал всё, что ему нужно. Мало того, легко и непринуждённо мог узнать то, что в любой миг счёл бы нужным из своей прихоти или соображения обострившегося во тьме разума и естества. Малейший изгиб или щербинку в стене, смысл и направление каждой развилки.
Или кто покорный и искусный работал и ремонтировал обветшавшее вот тут, на чуть сейчас менее изъязвлённом участке кирпичной кладки. Лен постоял миг-другой на перекрёстке, чутко внимая могуче и неудержимо бьющему в него потоку знаний, и решительно шагнул в сторону от основного пути.
Тоннель извивался и петлял. Змея предупреждающе зашипела в ухо, однако молодой ведун и сам прекрасно знал, что вот эта плита впереди легко и неожиданно опрокинется под неосторожной ногой, скинув беспечного в яму с торчавшими из дна полусгнившими кольями. Перепрыгнуть на ту сторону не составило бы труда и для преклонного годами мужчины, а тем более для молодого и проводившего много времени на свежем воздухе.
И вот здесь, у заваленного глыбами камня тупика Лен остановился. Правду шептала первозданная тьма своему новому сыну. Хотя кое о чём и умалчивала скромно. И разобрать лукавую недомолвку мог далеко — о, далеко не всякий.
Ведун положил ладонь на огромную цельную глыбу известняка и сосредоточился. Этому фокусу научил его Хвеська, будущий мастер земли, и ещё долго потом оба отрока удивлялись и переглядывались ненароком. В самом деле, у тогдашнего Лаена с властью над землёй получалось не то, чтобы очень. То есть, совсем плохо. Но открывать вот такие двери он мог. Даже не двери… особым образом зачарованные глыбы, открывавшие или закрывавшие собою проход.
Здесь, правда, имелась целая скала. Но размеры особой роли не играют — вся эта холодная и настороженно дремлющая глыба камня постепенно растворилась, истаяла во тьме под требовательной ладонью. Стала частью тьмы, а значит, и частью самого ведуна.
