Все эти усилия окажутся напрасными. Однако предельное физическое и умственное напряжение, излучаемое в тот миг Нодельмой, как молитва, должно уберечь любимого от возможной гибели, попытаться обмануть судьбу и самой заплатить за спасение Маги не важно чем, не важно как. Потому что только твоя никому не нужная жертва оказывается единственной возможностью участия в происходящем.
XV
……………………………………………………………..
XVI
Жертва оказалась принята: дома на автоответчике Нодельма находит несколько записей от Маги, который волновался за ее самочувствие, в замешательстве принимая свои ощущения и за чувства Нодельмы тоже. Нодельма глубоко вздохнула, будто бы у нее внутри сломался ледяной стакан: долгое время стенки его терлись о горячую плоть, истончались, теперь истончились окончательно и рухнули куда-то вниз, во внутренние объятья живота, чтобы растаять там окончательно.
И долго сердцу грустно было… Никогда еще Нодельма и Мага не общались столь интенсивно — звонки (в этот день Мага, не находивший в Нью-Йорке места, перезванивал еще пару раз), письма, телепатические телеграммы… Постепенно прояснилась картина происходящего. Мага банально проспал (не перевел часы), поэтому сильно торопился к начальству, огорчился тому, что не попал в переполненный лифт, оказавшийся последним. И пока он размышлял, стоит ему дождаться следующей кабины или побежать наверх (почти на самый верх) по лестнице (так будет лучше в смысле экономии времени), арабский террорист направил самолет на башню, лишив Магу возможности отчитаться перед работодателями, получить надбавку и право на продление американской визы.
Ситуация изменилась в одно мгновение — большая жизнь вошла в тысячи маленьких жизней, изменив их до неузнаваемости. Мага еще легко, ловко отделался — практически со всех сторон, хотя отныне у него не было ничего, кроме милой. К ней он с удвоенной силой и засобирался.
XVII
Надо отдать ей должное — в течение всего этого времени она думала только о том, чтобы ему было хорошо, чтобы он был жив, о себе она даже не вспомнила и, как соломенная вдова, не всплакнула. Уже позже она задумалась, что бы стало с ней, если бы… Вот тогда ледяной стакан и лопнул, упав остатками на дно живота.
Нодельма восприняла коррекцию американских планов с пониманием — когда стала понятной невозможность путешествий, она почувствовала облегчение: зачем излишества, не нужно, чем проще, тем для семейной жизни лучше. Так отдаленные надежды тревожат сердце иногда. Магина квалификация не вызывает сомнения, без работы не останется, их общие накопления позволят устроить комфортную и безбедную жизнь, которую, разумеется, все заслужили — и он заслужил, и она тоже — заслужила, не так ли?!
Ну и стала ждать. Огорчало только то, что Мага, катастрофически боявшийся летать на самолетах, после известных событий совершенно не представлял себя на борту воздушного судна, фобия его приняла невообразимые размеры, отчего он и решил добираться «до дому» самым временнозатратным способом — на пароходе, а что делать?! Нужно сказать, что ему вообще вся эта история с Твиксами, нечаянным спасением и переменой участи далась с большим трудом. Пришлось ходить к психологу, принимать специальные лекарства… Обо всем этом Мага сообщал мельком, без особого энтузиазма.
XVIII
Я все грущу, но слез уж нет… Помимо клаустрофобии, законной во время многочасового перелета, Магу пугала возможность любых неполадок, отчего с самого взлета он начинал прислушиваться к работе двигателей, любые перепады в их работе, любые воздушные ямы вызывали у него приступы удушья.
Все было просто: вычитав в одном журнале, что 40 процентов всех неполадок приходится на первые десять минут полета, окаменев от ужаса, пока самолет набирал высоту, Мага начинал отсчитывать 600 секунд непрерывно нарастающего страха. Потом немного отпускало, однако приступы внутреннего переполоха постоянно возвращались, и так до момента, когда самолет начинал заходить на посадку. Ее Мага, как ни странно, не боялся.
Не странно: потому как, по его разумению, возникал шанс для спасения. На высоте спастись невозможно: мгновенный разрыв сердца из-за перепада давления, мороза и отсутствия кислорода, никаких минут осознания собственного конца, только был — и нет. Мага, как истинный компьютерный гений, привык управлять ситуацией от и до, привык чувствовать себя игрушечным (в рамках закрытой системы), но демиургом. Отчего и не любил ситуации, в которых его судьбой могли распорядиться посторонние, а главное, равнодушные люди.
XIX
Боязнь пространства привела Магу к мечте о мгновенном перемещении человека с места на место, о телепортации, когда человек уподобляется файлу и пересылается, раз — и ты на другом конце земного шара. «В един миг! В един миг!» — восторженно писал он о своих идеях Нодельме, непрозрачно намекая на стратегическую важность собственных разработок. Победа над временем и пространством, над ней он голову ломал, работая в Силиконовой Долине, именно она привела его в сентябрьский Нью-Йорк и по иронии судьбы подняла на борт многодневного круиза с морской болезнью и антикварными салонами в сухом остатке.
Весной он выгрузился с контейнером пожиток, нажитых в Штатах. Далее контейнер и Мага путешествовали по отдельности, чтобы сойтись наконец в Москве. Причем вещи прибыли на день раньше хозяина, Нодельма разгружала их, следила, чтобы грузчики ничего не уперли (с них же станется), чтобы ящики не упали в снежную хлябь, поджидала их у лифта. Попросила мать подержать двери квартиры, но та даже не вышла из комнаты, совсем от рук отбилась…
А Мага ехал поездами по странам Европы, глазел в окно, в больших городах покупал подарки невесте без какого бы то ни было опасения перед новой, только что начинающейся жизнью.
XX
В своем последнем дорожном письме он писал Нодельме: «Московское время само по себе по силе воздействия схоже с зоной хождения доллара. И то и другое (и московское время, и доллар) задают систему координат для очень большого количества людей и пространств. Именно поэтому они и воспринимаются нами как норма. Когда я попал в Америку, я словно бы приник к нулевому меридиану мировой экономики — мне не надо было пересчитывать, перекладывать стоимость тех или иных вещей с одной валюты на другую, я попал туда, где эти цены едины и неделимы, аутентичны. Точно так же, находясь вне Москвы, я постоянно с какой-то нарочитостью, с какой-то навязчивостью сравниваю разницу временных поясов, подсчитывая плюс или минус, а сколько же там, в Москве, потому что еще по советской традиции время начинается именно здесь, в районе Красной площади, расходится кругами по Бульварному и Садовому кольцам, пересекает МКАД и далее продолжает лучиться по всей стране».
Он погиб в тот же день под колесами грузовика, перевозившего пустые пивные бутылки, вышел за пиццей («Хочется сравнить местную пиццу с американской», — сказал он Нодельме, чмокнув ее в щеку, как оказалось, это были его последние слова) и не вернулся. Она его опознавала в морге, но то был уже не Мага, ничего общего, ничего личного. В углу ее комнаты остались стоять коробки с вещами, аккуратно разложенные и пронумерованные. С блестящими полосками скотча по бокам. Такие самодостаточные, что не притронься.
