— Компьютер, — сказал я, — благо цивилизации, но вымрем мы, скорее всего, именно из-за компьютеров.
— Здравая мысль, — одобрил Роман. — Надеюсь только, что, если арабы с нами не справились, то и компьютерам не удастся. Разве что…
Он замолчал и надолго задумался. Минут десять спустя, вылив из чашки Романа остывший кофе и налив горячий, я рискнул прервать раздумья комиссара.
— Что? — переспросил он. — Нет, Павел, я вполне здоров. Ты же знаешь, я предпочитаю не входить в виртуальную реальность, с меня хватит обычного дисплея. Я вот думаю, стоит ли втягивать тебя в одно дело… С одной стороны, ты не программист… С другой стороны, ты историк, и сможешь, возможно, поймать ошибку, если это была ошибка, а не преступление…
— Что, — сказал я, — речь идет о преступлении?
— Скорее всего, — вздохнул Роман. — Ну, хорошо, дело вот в чем.
* * *
Чтобы читателю было все ясно, скажу сразу, что разговор наш происходил 17 мая 2020 года, то есть в самый разгар предвыборной кампании. За места в кнессете, как вы, конечно, знаете, боролись три больших партийных блока Авода, Ликуд и Надежда, — а также восемнадцать партий, среди которых были пять религиозных.
В лидерах у Аводы был тогдашний премьер Хаим Визель, а у Ликуда будущий премьер Натан Бродецки. Блок Надежда возглавлял Реувен Харази, и только из-за этого правые заполучили в свое время двести тысяч лишних голосов. Лидеров остальных партий и групп я перечислять не буду — те, кто политикой интересуется, могут назвать этих людей без моей помощи, а тех, кто политикой не интересуется, мой список лишь утомит, и они не станут читать дальше.
* * *
Итак, дело заключалось в следующем. Утром 14 мая в полицию Тель-Авива обратился пресс-секретарь Центральной избирательной комиссии Рон Кармон. Срывающимся от волнения голосом он объявил, что над избирательной кампанией нависла угроза срыва, поскольку некие злоумышленники вывели из строя главный компьютер, ведавший предвыборной стратегией в рамках страны.
Я полагаю, что любой знающий программист, прочитав эти строки, улыбнулся или даже залился здоровым смехом. Но нужно учесть, что Кармон был прекрасным юристом и неплохим политиком, но в компьютерах понимал не больше… ну, скажем, чтобы никого не оскорбить, не больше, чем господин Раджаби, президент государства Палестина.
— Вы хотите сказать, что террористы взорвали главный блок? — спросил дежурный офицер.
— Да вы что! — возмутился Кармон. — Компьютер цел, но…
Короче говоря, объяснить ситуацию толком он не смог, а на просьбу позвать кого-нибудь из программистов Центра отвечал, что все они внутри компьютера. Ввиду полной неясности ситуации Роман Бутлер отправился в Центр лично — по-моему, просто для того, чтобы поглядеть, как координируется избирательная кампания.
К концу дня он смог уяснить только то, что программистам удалось-таки выявить новый вирус и даже создать — за несколько часов! — противовирусную программу. Трое системных программистов, работавших в виртуальной реальности, были госпитализированы с симптомами сибирской язвы, состояние одного из них критическое. Опасность дальнейшего распространения вируса была ликвидирована, как и опасность заражения пользователей, но программу исправить не удавалось — вся предвыборная кампания действительно оказалась перед угрозой срыва.
— Мы сейчас работаем в двух направлениях, — завершил свой рассказ Роман. — Мои сыщики ищут террориста, ибо иначе чем компьютерный террор, я этот случай квалифицировать не могу. А мои программисты пытаются наставить компьютер на путь истинный. И похоже, что им это не удастся без помощи историка. Это мне моя интуиция подсказывает, а ты, Павел, знаешь, что она никогда не ошибается.
— Безусловно, — поспешил согласиться я. — И если тебя устроит такой историк, как я…
— Меня устроит, — протянул Бутлер. — Если ты не будешь вмешиваться. Нужно только разобраться в ситуации и дать рекомендации.
— Хоть сейчас, — сказал я.
— Через десять минут, — возразил Роман. — Я допью кофе.
* * *
В виртуальную реальность со мной пошел Гиль Цейтлин, лучший системный программист Управления. По-моему, он получил четкие указания от Бутлера — в случае моего вмешательства в события применять любые приемы нейтрализации, как компьютерные, так и чисто физические.
В виртуальной реальности Центральная избирательная комиссия размещалась в женевском Дворце Наций. Странная фантазия — интерьер там, конечно, замечательный, но неужели в Израиле не нашлось лучше? Мы вошли с Цейтлиным в большой зал, где за круглым столом сидели двадцать мужчин и одна женщина. Женщину я узнал сразу — это была Офра Даян, правнучка известного генерала, лидер женской партии «Юность». Приглядевшись, узнал и мужчин — стереоизображения каждого из них я много раз видел либо на страницах газет, либо в телевизионных политических шоу.
— Рады приветствовать вас, Павел, — сказал Хаим Визель, показывая на пустое кресло рядом с собой.
— Вы меня знаете? — пробормотал я, смущенный столь высокой честью. Почувствовал толчок в бок и понял, что Цейтлин призывает меня не отвлекаться.
Кресло оказалось не очень мягким, а взгляды, устремленные на меня, изучающими.
— Послушайте, Павел, — обратился ко мне Натан Бродецки, сидевший у противоположной стороны стола, — что вы думаете о народе, который в своей предвыборной программе провозглашает передачу палестинским арабам всех территорий, которыми они владели в 1948 году? Вам не кажется, что это самоубийство? Я за такой народ голосовать не буду.
— Тебя и не заставляют, — буркнул Реувен Харази, лидер Надежды, сидевший между двумя господами в черных шляпах — раввином Шаем из «Знамени Торы» и раввином Леви из «Братства Торы». — У нас, к сожалению, демократия. Но выслушать предвыборную программу каждого народа ты все-таки обязан.
— Противно, видит Бог, — сказал Бродецки.
— Не упоминай Его имени всуе! — возмутился раввин Леви. — Павел, твое счастье, что ты не политик, и тебе не нужно выбирать себе народ. Иначе ты оказался бы перед поистине неразрешимой проблемой, как все мы. Ни одной нормальной предвыборной программы! Это не евреи, а… — он махнул рукой и добавил что-то вроде «И Творец это терпит…»
— А я себе народ уже выбрал и знаю, за кого буду голосовать, энергично заявил Зеев Кац, лидер небольшой правой партии, название которой я никогда не мог запомнить. — Могу назвать, я не делаю из этого секрета: это Израиль-четыре.
После этих слов некая догадка мелькнула в моих мыслях и, чтобы не упустить возможное решение, я немедленно спросил:
— А сколько народов претендует на ваши голоса?
— Сто тринадцать! — сказал Бродецки. — Вот в чем проблема! Нас-то всего двадцать один.
— Двадцать, — с кислым видом поправил раввин Бухман из «Восхождения к Торе». — Женщина не считается, женщина не имеет права возглавлять нацию.
