Алессио сидел напротив отца на одном из шатких стульев и со смесью ужаса и восторга слушал, все время вертя головой, рассказ о том, что здесь было обнаружено, и о том, какие еще тайны, может быть, гораздо более значительные, могут прятаться в здешних подземных лабиринтах.
Семь коридоров, едва заметных во тьме, что так внезапно начинается сразу за освещенным лампами пространством, открывали ход в глубь холма. Каждый — темная щель, ведущая куда-то в неизвестность, о которой можно только гадать.
— Митра любил цифру «семь», — уверенно поведал Джорджио таким тоном, словно рассказывал о близком друге.
— Все любят цифру «семь», — заметил Алессио.
— Если бы ты пожелал стать его приверженцем, — продолжал Джорджио Браманте, игнорируя замечание, — тебе пришлось бы следовать определенным правилам. Каждый из этих коридоров привел бы тебя к некоему… испытанию, познанию.
— Интересному?
Отец помолчал, затем пояснил:
— Люди, которые здесь собирались, приходили сюда с определенным намерением, Алессио. Им кое-что требовалось. Они хотели стать частью своего бога. Некоторые неудобства на пути сюда были частью платы, которую приверженцы Митры готовы были отдать. Верующие желали получить некий дар, своего рода причастие, посвящение. Хотели приобщиться святых тайн, всякий раз новых и более значительных на каждом этапе, на каждой ступени восхождения по пути познания — чтобы добиться того, к чему они стремились. Знания. Улучшения своего положения. Власти.
Алессио задумался. Что же это за дар, который мог дать такую власть? Тем более что, как говорит отец, это посвящение нужно было проходить неоднократно и, наверное, с каждым разом все с большими усилиями, чтобы пройти все семь ступеней посвящения, все семь рангов этого ордена, становясь все более важным и значительным…
Коракс, то есть Ворон, — новичок, послушник, самый низший ранг в иерархии, — умирал, чтобы потом возродиться и поступить на службу своему богу.
Нимфус, Жених, должен был стать супругом Митры — это положение несколько обескуражило Алессио.
Милес, Воин, — его вели к алтарю связанным и с повязкой на глазах и освобождали только после того, как он принесет покаяние, — смысл этого действа к настоящему времени утерян и забыт.
Лео — кровожадный зверь, тот, кто приносит в жертву животных во имя Митры.
Персес, то есть Перс, — носитель тайного знания, передающий его высшим силам.
Хелиодромус, Посыльный Солнца, ближайший к земному воплощению бога, — человек, взошедший на высшую ступень культа, тень бога и его защитник.
Алессио ждал конца перечня. И когда отец не назвал последнего имени, спросил:
— А кто последний?
— А последнего, то есть главу, зовут Патер — Отец.
Мальчик наморщил лоб, стараясь понять, что это означает.
— Он был их отец?
— Ну, в какой-то мере. Этот человек давал клятву, что будет присматривать за ними. Все время, пока жив. Говорю так, потому что я твой настоящий отец. Но если бы ты был Патером, был бы великим и могущественным человеком. И нес бы Ответственность, полную ответственность за всех и каждого. За всех последователей культа. За их жен. За их семьи. Ты был бы своего рода всеобщим отцом для огромной семьи со множеством детей, не являющихся твоими родными детьми. Но ты все равно заботился бы о них.
Мечтатель уже понял, что это должно быть за существо.
— Ты хочешь сказать, это бог?
— Ну может быть, бог, живущий внутри человека.
— А какое посвящение нужно пройти, чтобы стать таким человеком?
На лице Джорджио отобразилось удивление.
— Этого мы не знаем. Нам это пока неизвестно. Может, когда-нибудь… — Он огляделся по сторонам. Во всех его жестах сейчас сквозили огорчение и досада. — Если достанем денег. И получим необходимые разрешения. Ты сможешь помогать мне в раскрытии этих тайн. Когда вырастешь.
— Я уже сейчас могу тебе помогать! — воскликнул мальчик, уверенный, что именно это хотел услышать от него отец.
И тем не менее фантазер не был до конца в этом уверен. Здесь имелось много такого, что не получилось рассмотреть, — оно скрывалось за границами освещенного пространства. И этот запах… напоминает вонь, что исходит от сломавшегося холодильника. В нем растет мохнатая плесень, сама по себе мертвая, но с чем-то новым внутри, чем-то живым, прорастающим изнутри…
— Но ты же знаешь, чем они одаривают человека, — продолжал настаивать Алессио. — Ты же сам говорил. Про Милеса и Льва.
— Кое-что мы знаем. Нам известно, что Коракс должен был пройти…
Профессор замолчал, колеблясь. Но фантазер был уверен, что отец расскажет все, что сам знает.
— Коракса нужно было оставить наедине с самим собой. Видимо, где-то в глубине одного из этих длинных темных коридоров. И держать там, пока он не будет настолько поражен страхом, что начнет думать, будто за ним уже никто не придет. Никогда. И что он тут умрет.
— Но это жестоко!
— Но ведь послушник хочет стать настоящим мужчиной! — ответил отец, повысив голос. — Сделаться мужчиной. Не тем, кем был рожден. Ты еще ребенок, ты этого пока не поймешь.
— Все равно расскажи.
— В нашем жестоком мире человек иногда и сам должен проявлять жестокость. Это часть пути, этап взросления. Человек рождается на свет, чтобы нести эту ношу. Из любви. Из практических соображений. Как ты считаешь, разве это хорошо, если человек слаб?
Лицо Браманте-старшего скривилось в гримасе отвращения, когда он произносил последнее слово. Слабость, понял сейчас Алессио, — это что-то вроде греха.
— Нет, я так не считаю, — тихо ответил он.
Отец немного успокоился.
— Жестокость — понятие относительное, Алессио. Разве врач жесток, когда он ампутирует пораженную конечность, которая может тебя погубить?
Мальчик никогда ничего подобного о врачах не думал. Но соображение привело его в состояние неуверенности и неловкости.
— Нет, — ответил он, догадываясь, что именно таким и должен быть правильный ответ.
— Конечно, нет! Человеку иной раз приходится принимать подобные решения. Я узнал это на собственном опыте. И ты узнаешь и поймешь. То, что причиняет боль, может также сделать нас более сильными.
Джорджио склонил голову набок, словно дятел, прислушивающийся к шевелению жучков под корой дерева.
— Ты слышишь? — спросил он.
— Нет…
— Я слышал какой-то звук. — Профессор встал, глядя в темные провалы семи коридоров и раздумывая, какой из них выбрать.
— Здесь вполне безопасно, Алессио. Просто посиди тут, подожди меня. Там кое-что нужно сделать. Подожди.
Ребенок передернулся и уставился на истертую поверхность дешевого стола, стараясь ни о чем не думать. Джорджио захватил с собой толстую куртку, и фантазеру пришло в голову, что отец с самого начала знал, что они окажутся в этом холодном и сыром помещении под землей, но ему об этом ничего не сказал. А на Алессио были всего лишь тонкие хлопчатобумажные школьные брюки и белая майка с короткими рукавами — с утра надел чистую — и эмблемой, придуманной матерью для школы. Яркие краски на груди майки: звезда в темно-синем круге, окруженная маленькими звездочками по окружности.
