Клиентов пуганули. Дети, жены, у кого-то и любовница есть, которой дорожит, — рисковать никто не стал. Хочешь жить спокойно, без проблем — плати.
И платили. Подмосковный двухэтажный особняк с сауной, бассейном, громадным гаражом, большой территорией, где хватило места, чтобы пристроить к сауне зал для тренажеров — там качались его парни, но не все, а лишь приближенные к его особе, — все это свидетельствовало о том, что Хорь не бедствовал и платили ему хорошо.
Кроме особняка, он приобрел квартиру в городе.
Один клиент, владелец автосалона, переоценив свои возможности, отказался от услуг банды.
— Сильно упрямый, — стиснул зубы Хорь.
Две новеньких иномарки несговорчивого господина через три дня взлетели на воздух, добавив работы милиции.
— Зачем ментовку по пустякам беспокоить? — В гаденькой улыбке показывал гнилые зубы Хорь. — Сами разберемся. Дурак платит дважды.
После этого его подопечные стали как шелковые.
— Никто больше не рыпнется, — подхалимничал Блоха, преданно заглядывая в маленькие злые глазки шефа.
Между двумя ближайшими подручными Хоря, Блохой и Мартыном, существовало своеобразное соревнование. Каждый терпеливо караулил проколы соперника, чтобы потом внезапно налететь, как коршун, и нанести болезненный удар. Лишь присутствие главаря сдерживало обоих от решительных действий.
Хорю такое положение было на руку. Его забавляла взаимная ненависть подчиненных.
Сейчас, после сауны и бассейна, он был настроен хорошо.
— Ну, чего рожи друг от друга отвернули? — усаживаясь за уставленный закусками и бутылками стол, крикнул он. — Сусанна где?
На пороге возникла женщина с густыми темными волосами, спадавшими на плечи.
Мощная грудь распирала трикотажный халат, застегнутый доверху. Она была в теле и выглядела старше своих тридцати лет. Лицо, некогда красивое, безобразил двойной подбородок и плохо прикрытый волосами шрам у виска. Сусанна пила, в запое была два раза в год и имела одутловатое лицо с нездоровым оттенком кожи. У нее были глаза, как у надзирателя в колонии. Примерно такую работу она выполняла и в загородном доме Хоря.
— Тебя разносит не по дням, а по часам, — критически оглядывая ее, фыркнул Хорь.
— Нам ли жить в печали? — игриво подбоченясь, ответила, ничуть не смутившись, Сусанна и тут же спросила, согнав с лица улыбку: Девок приводить?
Хорь, осклабившись, кивнул.
Не имея возможности в молодости получить то, что желал, Хорь сейчас торопливо наверстывал упущенное. Годы, проведенные в колонии, не прошли даром. Он вышел оттуда законченым подонком с изощренным вкусом.
Еще в молодости он боялся подходить к девицам. Невзрачный, с неприятным лицом — чем он мог их прельстить? Он скрипел зубами от ярости, видя, что другие парни, ничем не отличающиеся от него, гуляли с девками, лапали их по подъездам, а кое-кто хвастался, что и в штаны к подруге не раз залезал. С ним не хотел ходить никто.
Одна девица, на которую он полгода пялил глаза, бросила ему презрительно, когда он осмелился подкатить к ней:
— Да лучше с первым попавшимся… чем с тобой. Прыщи сначала выведи.
Он обозлился.
Девица строгостью нравов не отличалась и вовсю терлась, где придется, с другими пацанами, не переходя известный рубеж.
Хорь решил проучить ее. На это дело он подбил своего приятеля Яшку, который тоже не пользовался успехом у женского пола.
Они заманили дечонку на пустырь.
Хорь потом долго с наслаждением вспоминал ее крики, когда она молила не раздевать ее.
Яшка заломил ей руки за спину, а Хорь деревянными пальцами расстегивал на ней платье. Он лапал ее за грудь, не решаясь залезть в штаны.
— Ну что же ты, — подпрыгивал от нетерпения Яшка, — давай первый, а то я сам…
Девица уже не вопила. Это было бесполезно. Ее криков все равно никто не мог услышать. Она, всхлипывая от беспомощности, пыталась прикрыть нагую грудь руками, пока Хорь пыхтел на ней.
У него ничего не получалось. Он смотрел на голые белые ягодицы, лежавшие на земле и, кляня себя за беспомощность и ничтожество, оставил девицу в покое.
Она даже не пыталась сдвинуть ноги, так и осталась лежать, раскинув их в разные стороны.
Яшка уже расстегивал ремень и, задыхаясь от предвкушения, стаскивал с себя пыльные вонючие брюки.
Хорь со злостью увидел, что его приятель оказался гораздо опытнее его. Он по-хозяйски еще шире раздвинул полные белые ноги и, не стесняясь, сунул туда руку.
Хорь увидел лишь темные волосы на бугорке внизу живота и проворные Яшкины пальцы, которые быстро сновали туда-сюда.
Девица слабо застонала.
Хорь не мог оторвать глаз от происходящего. Он почувствовал, что действия приятеля девице не безразличны. Она уже не пылась вырваться.
Яшка вытащил руку и навалился всем весом на распростертое на земле тело.
Что было потом, Хорь не видел, потому что убежал. Его душили злоба, ревность, презрение к себе и ненависть, ненависть ко всему миру.
Девица жаловаться никому не стала.
После этой истории были и другие. И каждый раз Хорь не мог преодолеть свою робость, проклинал себя, но ничего не мог с этим поделась. С тем же Яшкой однажды они напали в темноте на молодую женщину, которая шла с работы. Она стала сопротивляться и звать на помощь. Вырвав сумку, пацаны скрылись.
И опять это сошло Хорю с рук. Он взрослел, и вместе с этим росли озлобление и ненависть к окружающим.
Хорь слыл дерзким парнем, способным на все. А между тем это было не так. Он не мог справиться ни с одной девицей. Он боялся, что про его слабость прознают другие. Хорь страшился этого, как чумы. В его мирке такого не прощают. Это позор.
Он понял, что особенно сильный страх у него появляется перед взрослыми, знающими себе цену женщинами. В мыслях готов был делать с ними, что угодно, но когда доходило до дела, становился настоящим импотентом. Виноваты ли были в этом наследственность, его вечно пьяная мать или воспитание, которого не получил, трудно сказать. Неудача с той, первой, девицей была не случайна.
С детства, как только себя помнил, он наблюдал, как родительница приводила домой очередного хахаля. Комната в коммунальной квартире была небольшой, и его никто не стеснялся. Он слышал, а иногда и видел, что творилось на старом скрипучем диване.
Потом мать, трясясь с перепоя, бескровными, как у мертвеца, руками набулькивала в стакан остаток водки — без опохмелья ее мог хватить кондратий.
Хорь ее ненавидел. Измятую комбинацию, тощие груди со сморщенными сосками, в синяках, с мерзкой улыбкой на лице. Его тошнило от всего этого. Наверное тогда у него и появилось стойкое отвращение ко всему тому, что связано с физической близостью и с женщиной вообще. Он чувствовал себя ублюдком, импотентом, не способным быть, как все. И мог часами жадно слушать рассказы других, кто занимался любовью.
