— Что он мне сделал хорошего?
— Твой вопрос подразумевает, что Бог все-таки существует, — подсказываю я.
Услышав это, Бетани замолкает. Если Леонард Кролл сексуально ее домогался, а мать знала об этом и молчала, то решение девочки взять правосудие в свои руки объяснилось бы очень просто. Я работаю с ней терпеливо, не спеша, пытаясь подвести ее к тому едва уловимому сдвигу в восприятии, который в один прекрасный день позволит ей бежать с мрачной планеты Бетани в менее суровые края. Впрочем, если этот день когда-нибудь и наступит, то явно не скоро, и я готова признать свое поражение.
В следующий раз мы встречаемся в парке. Солнце палит все так же нещадно, и с некоторых пор я, словно гейша, повсюду ношу с собой маленький лакированный веер. В застывшем небе — той яркой синевы, что как будто давится собственной гущей, — рассыпаны далекие облака, похожие на пригоршни мела, которые кто-то зашвырнул ввысь. Рафик следует за нами по пятам, поотстав на пару шагов: я попросила его вмешаться немедленно, как только Бетани сделает резкое движение или коснется меня хоть пальцем. Я не доверяю ей ни на йоту и рисковать не намерена.
Еще пять лет назад зима в Англии отличалась от лета, а весна — от осени, нынче же само понятие времен года утратило всякий смысл. На фасаде Оксмита пылают осенним костром побеги плюща: те листья, что еще не опали, блестят, как рыбья чешуя под солнцем, а часть уже устилает землю пожухшим ковром. Посреди выжженного газона мужественно тянутся вверх пергаментные лилии, фиолетовые и нежно-оранжевые. Умирающие, печальные цветы… В прошлой жизни я бы их сфотографировала, а потом, в студии, довела бы изображения до ума: быстрыми, злыми мазками пастелей или, может, кисточки с тушью, радуясь нечаянным кляксам — этим взрывам эмоций, которые меняют отношение к тому, что видишь, ибо теперь ты увидел это по-новому, преобразил до неузнаваемости и заставил петь под свою дудку.
Творческий позыв, первый за много месяцев. Почему бы не вспомнить, как это бывает? Стоит ли лишать себя всего, что когда-то приносило мне радость?
Да. Нет. Да. Похоже, иначе я не могу.
— Смерч в Шотландии…
— Совпадение, — перебивает Бетани. — Случайное попадание. Ты ведь так и подумала, верно?
Улыбаюсь.
— Честно говоря, я удивилась.
Бетани хмыкает. Какое-то время мы движемся молча.
— Слушай, эта твоя авария… — внезапно произносит она. — То еще зрелище, а? — Я в замешательстве. О том, что со мной случилось, я не говорила ей ни слова. Откуда ей известно об аварии? Какое «зрелище»? — Короче, ответь-ка на один вопрос. Интересно. Каково это — быть…
Калекой? — подсказываю я в надежде перехватить инициативу и выиграть время. Дорожка поворачивает в сторону.
Я хотела сказать «инвалидом», — парирует она весело. Или «человеком с ограниченными возможностями». Вроде так говорят, да? — Похоже, сегодня один из ее «хороших» дней.
— «Парализованная» меня вполне устраивает.
Бетани останавливается и закрывает глаза.
— За рулем ведь был он? — спрашивает она понимающе.
В голове у меня что-то заклинивает, потом, дернувшись, снова заводится и несет меня в контратаку.
— Продолжай, — говорю я. — Раз ты у нас все знаешь. Рассказывай, не стесняйся.
Я тут же жалею, что поддалась гневу и выдала себя с головой.
— Подробностей я не разобрала. А вот чем дело кончилось, знаю.
И я знаю. Тоже мне, удивила. И все же откуда ей известно, кто был за рулем? Потому что обычно машину ведет мужчина? Еще одно «случайное попадание»? Несколько минут тишину нарушает только хруст гравия под ее ногами и тихий шелест моих колес. Попробую-ка я подбросить ей что-нибудь. Может, тогда будет легче ее разговорить.
— Ладно. Вот тебе сжатая версия. Ночь. Он за рулем, как ты уже догадалась.
— Увидела.
— Значит, хорошо смотрела. Не важно. В какой-то момент он теряет контроль, машину заносит, и она несколько раз переворачивается. Я падаю в грязь, прихожу в себя в больнице, где меня спрашивают, все ли части тела я чувствую.
Мой голос не дрогнул, зато сердце колотится, как оглашенное. Меня бросает в жар и захлестывает волна отвращения. Такое чувство, что я проехала колесом по слизняку, который прилип к ободу, и раздавленные внутренности вот-вот коснутся моей ладони. Рядом со мной Бетани кивает с таким видом, будто моя история ей хорошо знакома. Это милое создание ничем не проймешь.
Наоборот, услышанное ее как будто взбодрило и придало сил.
— Но виновата ты, верно? — Как многие неблагополучные дети, Бетани уверенно находит у окружающих яремную вену. Зажмуриваюсь и отпускаю ободья колес. Когда я открываю глаза, рядом стоит Рафик. С трудом перевожу дыхание, трогаюсь дальше и, стараясь говорить как можно спокойнее, отвечаю:
— Иногда мне кажется, что да, иногда — нет. В зависимости от настроения. А с тобой, Бетани, так бывает? Когда ты оглядываешься на свою жизнь?
Нет, на эту тему Бетани переключаться не желает. Ее решимость игнорировать свое прошлое за все это время ничуть не ослабла. Цитаты из Библии (как правило, из Книги Иезекииля, посланий к фессалоникийцам или из Откровения), которые отскакивают у нее от зубов, — единственное, что она сохранила из прежней жизни. Возможно, пройдут месяцы, годы или даже десятилетия, прежде чем Бетани доверится кому-нибудь и заговорит о родителях. Да и зачем оно ей? Рискнуть придется всем, а выигрыш ничтожен. Если то, что ей пришлось пережить, было так ужасно, что толкнуло ее на убийство матери, а потом заставило увериться в собственной смерти, значит…
— А ты как парализована? — спрашивает она.
Я уже успела прийти в себя.
— Ноги отнялись, — отвечаю я, толкая колеса быстрее. Рафик снова отстает на несколько шагов. Бетани идет рядом. — Я не могу ни вставать, ни ходить, но могу плавать — гребу руками.
Значит, плавать она может, — задумчиво повторяет она. — А сексом заниматься?
Вдыхаю поглубже. В мире обычных людей этим вопросом задаются многие — молча, про себя. В судебно-медицинских учреждениях строгого режима для малолетних психов с преступным прошлым обычных людей не бывает.
— Я не чувствую ничего ниже пояса. У меня так называемая нижняя параплегия, — отвечаю я. — Что в переводе означает полную потерю чувствительности от пупка и ниже.
В реабилитационной клинике я мало-помалу, после долгих экспериментов, выяснила, что все еще способна испытывать нечто вроде сексуального возбуждения — через грудь, хотя происходит все по большей части в голове. Но не стану же я делиться подобным открытием с любопытствующими пациентками вроде Бетани Кролл.
— А почему тебя это интересует? — осторожно продолжаю я, в кои-то веки радуясь, что не вижу лица собеседника. Подтолкнув Бетани к разговору о ее собственном сексуальном опыте, не выпустила ли я из бутылки злого джинна? Впрочем, она то ли не расслышала вопроса, то ли решила не отвечать.
